«Русские норм!»: лучшее и неопубликованное из интервью Галицкого, Гришина и других героев нового сезона

Майские праздники — отличный повод посмотреть или прочитать то, на что не хватает времени в обычные дни. Мы собрали для вас лучшее из неопубликованного в самых популярных в этом году выпусках проекта Елизаветы Осетинской «Русские норм!».

Основатель «Магнита» Сергей Галицкий после продажи компании, которую он строил около 25 лет, почти год не общался с журналистами: выход из бизнеса явно был для него непростым решением. В вышедшее в апреле интервью не попал фрагмент, где Галицкий и Осетинская спорят о лучшем возрасте для бизнеса и о том, есть ли для этого занятия какой-то временной предел.

— Я проводила смешную арифметику: вот если взять всех детей, которые занимаются футболом, — из 360 тысяч по-настоящему известными и миллионерами станут 50–100 человек. Для сравнения: в России примерно 6 млн предпринимателей, миллионеров — 130 тыс. Получается, вероятность, что ты станешь миллионером, если занимаешься бизнесом, гораздо выше, чем в футболе.

— Мне кажется, нет задачи стать миллионером. Есть задача быть счастливым в жизни.

— Когда вы — миллионер, проще так рассуждать.

— Нет. Это неправда. Ученый, который занимается математикой, был бы несчастлив, если бы он был бизнесменом. Например, [Григорий] Перельман. Представьте себе его.

— Есть великие математики, которые достаточно зарабатывают в хороших университетах.

— Вот видите. Предложите им чуть больше денег и заняться бизнесом, вряд ли они согласятся. Это их жизнь. Наверное, самое большое счастье в жизни, когда тебе 16–22 года, — угадать [чем ты хочешь заниматься], попасть в ту атмосферу, найти свое. Каждый в чем-то талантлив. Вот найти свое место — это очень тяжелая вещь.

— Но ведь бизнесом ты можешь заниматься всю жизнь, а футболом только очень ограниченное время.

— Неправда. Ты не можешь заниматься бизнесом всю жизнь. Это ошибка. Это неуважение к бизнесу.

— Почему?

— Попробую объяснить. Володя Крамник — 43 года, для меня он большой человек. Мы с ним иногда переписываемся. Для меня он все-таки великий шахматист. Я когда закончил с бизнесом, написал ему: «Я ж вообще не смотрел шахматы, а теперь посмотрю твои партии, получу удовольствие». На что он написал, что будет заканчивать, говорит, что не может держать три часа нагрузку, которую могут держать молодые. А бизнес, если мы говорим о бизнесе...

— А как же Блумберг? Рэй Далио? Уоррен Баффетт?

— Я не стану каждую историю отдельно комментировать. Я вам говорю про свои ощущения. Я южный человек, и я немного, наверное, агрессивно отстаиваю свою точку зрения, и для меня существует только она, потому что можно попасть в дурдом, когда ты чужую точку зрения вещаешь. Я считаю, что нормальных открытий люди после 50 лет практически не делают. Потому что они стареют, мозг стареет, он не может держать ту интенсивность, он уже переполнен информацией, он уже не воспринимает новую информацию так активно, как воспринимают молодые люди. И ты не можешь уже интенсивно считать. Если мы говорим о бизнесе как о бизнесе, об игре разума. Если мы говорим о том, что ты вовлечен в это 99% своего времени, и ты все время ищешь эти входы, выходы, ты ищешь эти точки роста, длительные конкурентные преимущества, ты ищешь оптимизацию. Если мы говорим о человеческом интеллекте, то мы говорим о том, что после 40 лет начинается спад.

— Вы же знаете, что медиана создания успешных компаний в среднем — это 45 лет. Успешных стартапов.

— Вы знаете, я не знаю таких медиан. И я первый раз это слышу.

— Статистика.

— Эта статистика абсолютно неправильная, ложная. Потому что слова «стартап» 45 лет назад даже не было. У каждой компании есть цикл. Вы попробуете с этой темы сползти, но я вам не дам.

— Я как раз с нее не сползаю.

— Если вы внимательно изучаете, ни Apple, ни Google 45 лет, во-первых, даже не живут, им всем по 20–25 лет, и они уже лет 10 на вершине успеха. Мы в 90-е в такую же ситуацию попали, что не нужно было большое количество денег для того, чтобы добиться успеха. Современные стартапы — немного везения и интеллект. И иногда не нужно денег для того, чтобы выделиться. Все-таки раньше промышленные революции все равно были связаны с большими объемами капиталов, которые нужно было инвестировать. Современный мир — нет. Современный мир позволяет с помощью идеи, собранных раундов денег и всего прочего...

— Они собирают миллиардами. Раунды денег — миллиарды.

— Я не слышал, чтобы собирали.

— Uber.

— Кстати, сколько ему? Тоже 45?

— Но есть и другие успешные примеры. Например, самое скачиваемое приложение в сегодняшнем U.S. App Store, — это компания PicsArt. У меня было интервью с основателем. Он сделал приложение в 45 лет.

— Я смотрел. Примеры есть всегда как в одну сторону, так и в другую. Если мы не говорим об общей тенденции, то можем далеко зайти. Вот общая тенденция — это ребята, которые чего-то добивались в 18–37 лет. Дальше уже очень маленький процент выходов на арену цирка.

— Но это правда не так.

— Вы нашли одного очень толкового парня, который сделал PicsArt. Но в 50 лет ты уже не можешь держать ту интенсивность. Даже физиологически у мужчин тестостерон падает с годами, ты эту агрессию даже теряешь.

Целиком интервью с Сергеем Галицким, которое уже набрало на YouTube больше 1 млн просмотров, можно посмотреть и прочитать здесь.

Алекс Фурман, не имея технического образования, создал компанию, стоимость которой оценивается в $1 млрд. Invitae проводит диагностику в медицинских целях и помогает с лечением наследственных заболеваний, в том числе рака. Фурман стоял у истоков рынка генетической диагностики в США — в том числе благодаря ему теперь провести ДНК-тест можно не за тысячи, а за сотни долларов.

— Три вещи, которые ты узнал, про соотношение генетики и вселенской тайны здоровья?

— Одной вселенской тайны нет. Мы изначально привыкли думать о заболеваниях как о часто встречающихся и стандартных. Но потихонечку становится понятно, что многие из заболеваний, о которых мы думаем как о распространенных, — это на самом деле набор из очень большого числа очень редких болезней, которые просто друг на друга похожи. Раньше мы про них недостаточно знали, они все выглядели примерно одинаково. На самом деле есть очень много нюансов, часто — ключевых с точки зрения того, как это лечить.

— Тогда нет универсального лекарства?

— Смотря от чего. Мы очень много занимаемся врожденными раковыми синдромами. До недавнего времени мы говорили о раке с точки зрения органа, на котором появилась первичная опухоль: рак груди, желудка, горла, легких. А сейчас, когда мы можем посмотреть на молекулярные характеристики непосредственной опухоли и того, что там происходит, очень хорошо видно, что рак груди может быть таким, а может быть другим. Образования появились в одном и том же органе, но на самом деле они совершенно друг на друга не похожи, и лечить их нужно совершенно по-разному. Для одного есть такие лекарства и такая-то химиотерапия, для другого — другие.

— Это, скорее, рак человека, нежели рак груди?

— Да. А еще интереснее, что сама опухоль тоже гетерогенна, то есть раковая опухоль очень быстро мутирует, и поэтому, если взять пробу клеток с одной стороны раковой опухоли и с другой стороны раковой опухоли, они могут оказаться абсолютно друг на друга непохожими. И эта скрытая сложность частично объясняет то, почему так тяжело это было вылечить.

Полную версию интервью с Алексом Фурманом читайте и смотрите здесь.

Сооснователя Mail.Ru Group Дмитрия Гришина знает каждый. Но не все в курсе, что почти все заработанные деньги он инвестирует в стартапы, связанные с робототехникой, — поэтому с ним очень интересно говорить о будущем.

— С большой вероятностью следующий огромный скачок случится, если говорить надолго вперед, когда цифровые технологии начнут применяться в физическом мире. Когда фактически мы начнем использовать все, что обработано компьютерами, мобильными смартфонами с софтом, и будем применять технологии робототехники, соединяя их вместе.

— Это ты сам придумал или тебе кто-то подсказал?

— Это стечение факторов. Знаешь, у меня вообще хобби пытаться смотреть на какие-то вещи сейчас и находить какую-то аналогию в прошлом, пытаясь переосмыслить, как это смотрелось много-много лет назад. И если посмотреть на компьютерную революцию, когда сначала были большие компьютеры, потом появились маленькие, кажется, что не было какого-то одного фактора. На самом деле их было очень много: развитие микропроцессоров, появление новых технологий, резкое удешевление компонентов. И что важно — они стали очень доступны. В физическом мире появилась возможность пробовать новые модели достаточно быстро. Если раньше циклы между одной версией и другой в физическом мире занимали годы, то сейчас это можно сделать быстро [...].

Есть классическая теория, что роботы — это такие гуманоиды, которые ходят и что-то делают. Я считаю, что будет немножко по-другому. В робототехнике будет большое количество совершенно разноплановых продуктов, которые будут выглядеть совершенно по-разному. Мой любимый пример: 40 лет назад коммунисты рассказывали, что есть ящик, к которому подходишь, нажимаешь кнопочки, он тебе деньги дает. И это такой классный робот. А мы сейчас называем это банкомат.

— Робот — это в широком смысле?

— Да. Или, например, мы пользуемся навигационной системой в машине. А 30 лет назад мы бы подумали: «О, классно, робот в машине!» И вообще получается, что, как только устройство или девайс делает что-нибудь полезное, люди перестают называть его роботом. Люди используют слово «робот», когда еще не до конца знают, что он делает. Для моих детишек «Roomba» — это пылесос. Это не робот, они другого пылесоса просто не видели.

Целиком прочитать и посмотреть интервью с Дмитрием Гришиным можно здесь.

Никита Шамгунов — лучший российский разработчик. Он был призером по спортивному программированию, уступая в этом только Николаю Дурову. А еще Шамгунов отказался от работы в Facebook за $2 млн и в 2011 году с нуля создал собственную компанию MemSQL, которая сейчас стоит $400 млн.

— Человек, который для тебя супернорм, на которого ты ориентируешься в чем-то?

— У меня есть ментор, его зовут Мохит Арон. Он сначала работал в Google над файловой системой. Потом он создал одну компанию, в которой он был CTO — технический директор. Потом он создал еще одну компанию, которая сейчас unicorn («единорог». — The Bell), называется Cohesity. И я на него ориентируюсь и много с ним общаюсь. А с точки зрения предпринимателей, которые на совершенно другом уровне находятся, мне очень нравится Билл Гейтс.

— А чем?

— Во-первых, он очень-очень умный. Во-вторых, он большой ботаник по жизни. Он до сих пор погружен в технологии и до сих пор смотрит на мир с немного наивными, открытыми глазами. А в-третьих, он построил самую большую компанию в мире, и он совершенно не сравнимый ни с кем предприниматель. В-четвертых, он не перешел на темную сторону.

— Это что такое?

— Он не покупает острова на Гавайях. И в-пятых, он очень много инвестирует в вещи, которые нужны миру. Например, устранение болезней. Он работает с Африкой над бедностью, над малярией, работает над энергетикой, глобальным потеплением.

— А ты с ним общался?

— Я один раз встретился с ним в туалете.

— Что ты ему сказал?

— Я его спросил следующее. Я сказал: «Билл Гейтс...»

— Ты ему сказал: «Билл?»

— По-моему, я сказал «Билл» и спросил: «Только что была презентация, на которой ты рассказывал, что ты очень оптимистичен по поводу прогресса человечества в борьбе с малярией, прогресса полио, ты оптимистичен по поводу бедности и сейчас работаешь над ожирением и диабетом. И единственное, в чем ты был не очень оптимистичен, — это глобальное потепление». И мой вопрос к тебе следующий: «Если мы устраним малярию, улучшим жизнь какого-то процента населения, но если глобальное потепление действительно случится, то мы как бы упадем со скалы. Так почему ты свою энергию тратишь на эти вещи, а не на глобальное потепление?»

— И что он сказал?

— Что удивительно, у него не было ответа на этот вопрос, который бы он мне немедленно выдал. Но он сказал, что ограничить потепление нашей атмосферы меньше чем на 2 градуса трудно из-за политики. Каждой стране, каждому индивидуально лидеру невыгодно ограничивать развитие своей экономики. Потом он сказал, что неочевидно, что эта цель — 2 градуса — так уж важна. Возможно, это не 2 градуса, а какое-то другое число. Неочевидно, что, если мы переползем эти 2 градуса, станет сразу очень плохо. Еще он сказал, что он работает над этой темой.

Читайте и смотрите полное интервью с Никитой Шамгуновым и узнаете, чем хороши русские программисты, как его бизнесу помог стартап Леди Гаги и чем изнутри отличаются Facebook и Microsoft.

Студентом Семен Дукач обыгрывал казино Лас-Вегаса и создал самую успешную команду, которая за несколько лет выиграла $4 млн в блэкджек. Эта история настолько вдохновила Голливуд, что в 2008 году вышел фильм «Двадцать одно» с Кевином Спейси в главной роли. Но Дукач разочаровался в «легких деньгах» и решил заняться бизнесом, а теперь — инвестирует только в те стартапы, которые создали в США эмигранты.

— Если я открыл бизнес в Америке и я хочу нанять человека из Нигерии, из Гаити, мне скажут, что я не могу, что я должен нанять тебя, а не его, потому что ты тут родился? Это же будет то же самое, как если бы мне говорили, что я черных не могу нанимать, а белых могу, потому что черные вообще рабами должны быть. Что это за ерунда? Мы уже, как человечество, переросли такие понятия. Мы верим, что каждый человек рождается равным. И мы судим людей по тому, что они делают, а не по тому, кем они родились. Сколько можно уже? Средневековье закончилось.

— Люди, которые, например, пережили вынужденное нашествие беженцев, думаю, с тобой не согласятся. Европейцы, например, скажут...

— А мне мнение этих людей не более интересно, чем мнение этих беженцев. С какой стати я должен прислушиваться к мнению этих людей?

— Европейцы спросят, как сделать так, чтобы при этом наша экосистема не стала хуже. Мы согласны, мы вообще всех беженцев приняли и пошли им навстречу, но наша экосистема и инфраструктура от этого немного испортились. Что ты им ответишь?

— Сначала я разделю. Ты можешь говорить о практических последствиях и ты можешь говорить о своих моральных ценностях. Не притворяйся, что ты веришь в равенство, если ты готов ограничивать людей на базе того, где они родились. Признайся честно, что тебе это просто невыгодно. На юге Америки всего 150 лет назад черные были рабами. И люди говорили: « То, что черные должны быть рабами, — это, конечно, несправедливо, но это же дорого — терять рабов. Кто ж нам будет хлопок собирать?» Но в какой-то момент люди с какими-то [более высокими] моральными ценностями оказались в более сильной позиции. Но можно, конечно, обсуждать, выгодно ли Европе брать огромное количество людей и беженцев из Сирии. Я скажу, что в долгосрочной перспективе, конечно, выгодно.  Америка стала самой богатой страной в мире именно потому, что она такое количество людей брала. В краткосрочной перспективе, возможно, это дорого. Но, когда ты берешь людей, которые приезжают, чтобы что-то делать, работать, существовать в твоей системе на условиях твоей культуры, обычно это выгодно. Но для того, чтобы их принимать, должны быть условия для интеграции — если их удастся создать, безусловно, будет результат. Люди, которые думают по-другому, просто не понимают экономику.

Смотрите и читайте интервью целиком, чтобы узнать, почему мигранты — движущая сила для инвесторов, зачем Дукач выдал Надежде Толоконниковой премию Troublemakers Award  и чем вообще траблмейкеры полезны в бизнесе, в политике и по жизни.