«России нужен царь». Андрей Трубников (Natura Siberica) о дармоедах, Путине и поиске денег

«Путину нужно больше обращать внимания на экономические вопросы»

 — Я прочитала массу литературы про вас и была готова к тому, что в офисе будет много Путина. Есть маленькие картинки, большие портреты. Меня это уже не шокирует. Но в целом у вас два доминирующих образа: бабушка Агафья и Путин. Это отражение родины в образах?

— Просто нравится Путин. Не как какой-то деятель, а просто как человек. Мне кажется, он нормальный. Он не бросает своих друзей. Старается Россию сплотить. Потому что мы еще не готовы к демократии, мне кажется. России не нужна демократия. России нужен царь.

 — А что такого в России особенного, что ей нужен царь?

— Такой народ у нас. Вот я читаю исторические книги про Россию, путешествия какого-нибудь голландца или бельгийца, 1500 года. И там все то же, как будто народ так и остался в 1500 году. Им нужен батюшка, хозяин. А если начинается демократия, то начинается трепотня, как на Украине. Нельзя давать губернаторам власть, потому что будет как в 1990-х, когда на Урале республика хотела свои деньги выпускать, другие задумали к Америке присоединиться. Мы еще не готовы. В Европе просто есть традиции демократии…

 — Здесь же есть логическое противоречие. Вы говорите: «Народ не готов». Но при этом Европа, как вы говорите, прошла большой путь. То есть нужно все же идти.

— Так мы идем, посмотрите. У нас была расшатанная, совершенно бессмысленная демократия, когда все украли в этом бардаке. Другие тащили нас обратно в коммунизм. И весь этот бандитизм был, потому что не было судов, правовая система не работала. Потом был ментовский беспредел, когда тоже правовая система не работала. Сейчас она худо-бедно заработала. Да, она хуже работает, чем английское право. Судьи ангажированные встречаются очень часто. Но какой-то прогресс есть. Можно где-то судиться. К тебе не приезжают 300 бандитов и не говорят: «Давай мне деньги или вызывай своих бандитов». Этого же нет больше.

 — Наверное, с государством трудно судиться.

— С государством — да, трудно. Или со Сбербанком. Наверное, практически невозможно выиграть такое дело. Поэтому многие и делают себе компании на Кипре, чтобы судиться по английскому праву. Они хотят справедливого суда. А у нас часто справедливый суд не получается. Но мы видим прогресс, это очень сложный процесс. И я думаю, что Путину тоже это очень сложно все.

 — В августе было голосование по поправкам в Конституцию, которое многими называется обнулением. Потому что главная поправка — об обнулении сроков Путина. Если не секрет, вы поддерживали обнуление?

— В принципе — да. Но я не голосовал.

 — А почему не голосовали?

— Я никогда не голосовал. С 1993 года не голосую. Это просто все бессмысленно.

 — Но в принципе поддерживаете. Смотрите, будет один человек, даже которого вы поддерживаете, 36 лет у власти…

— И пусть будет. А что в этом страшного? А если разные другие придут и начнут все это?

Я думаю, что Путину нужно больше обращать внимания на экономические вопросы. Взять себе советника серьезного, который будет экономикой заниматься. Сейчас у нас на первом месте политика идет, а экономику забыли. Надо управлять страной как корпорацией, она должна быть прибыльной корпорацией. Вот мне нравится, как Трамп относится к Америке. Потому что он — бизнесмен. Он относится к Америке как к корпорации международной.

Одной из причин краха Советского Союза было, что мы всем подряд помогали. Денег не было, а мы помогали всяким африканским товарищам. И все деньги там разбазарили. Так происходит, когда политика выходит на первый план. Я вот против помощи Венесуэле. Зачем она нам нужна?

Нужен человек, который возьмет на себя экономический блок.

 — А кто бы это мог быть?

— Может быть, Кудрин.

 — Все-таки это либерально экономически устроенный человек?

— Да. Но ему нужно больше власти и больше прав.

 — На какие меры этот человек — условный Кудрин — должен был бы обратить внимание?

— Поддержки бизнесу [должно быть] больше. Например, я за свою жизнь участвовал, наверное, в 150 выставках за границей. На одну выставку я истратил $30 тысяч, 100 выставок — это $3 млн. Я $5 млн истратил на выставки, чтобы продвинуть российские бренды. И мне государство не дало ни копейки вообще. А китайцы, например, или американцы целые павильоны снимают. Докажи, что ты полезен для страны, — и ты получишь бесплатно место на выставке.

 — Понимаете, у России же есть определенный имидж вовне, он не очень хороший. Каким образом можно отделить этот образ от поддержки бизнеса?

— Я же отделяю Natura Siberica от России. Я говорю, что это косметика из Сибири. Я не рассказываю, что это из России. Потому что там народ уже, там есть своя пресса… И они все там на Западе долдонят, что виноват Путин во всем. Что-нибудь пропало, значит, это Путин украл. Если я скажу, что это российская косметика, они скажут: «Значит, ты виолончелист Путина, вместе с ним украл все».

«Коронавирус это ужасно. Как война»

 — У вас висит здесь еще один девиз: «Спокойные воды не делают хороших моряков». Что вам близко в этом девизе? Вы любите кризисы?

— Я его повесил, а потом у меня начались кризисы какие-то. То склад сгорел, то человеку руку оторвало на производстве. Ужасно вообще. Надо его снять и выкинуть. Но в таких нервотрепках, конечно, создается команда настоящая. Когда все время трясет компанию. А меня трясет с 2014 года, всю компанию.

 — Мы все только что пережили довольно тяжелую встряску и не понимаем, есть ли ей конец.

— Да, коронавирус — это ужасно. Это, наверное, приравнивается к войне. Я сейчас всех в доме у себя проверяю два раза в неделю на коронавирус. Водителей, домработников, всех.

 — Вы же тоже переболели?

— Да. Так переболел, что даже не понял ничего. Просто какая-то слабость была, температура вечером, озноб. Я где-то с марта пил иммуномодуляторы всякие.

 — Почему для вас это приравнивается к войне? Есть бизнесы, которые действительно хорошо переживают локдаун.

— Конечно, есть. Кто едой торгует — нормально переживают. А многие закрываются, кто, например, одежду шил. Они закрываются, потому что одежда уже никому не нужна. Косметика — еще нормально. Хотя у нас в апреле-мае было падение на 30%.

 — Вы говорили, что у вас падение проходимости — до 60%.

— Это в магазинах. У меня магазины занимают только 30% бизнеса. Общее падение было на 30%. Магазины стояли, они-то и дали все падение. Но оптовые продажи и интернет выросли и частично нивелировали падение.

Я думаю, что все эти магазины должны накрыться. Только продуктовые магазины останутся. Я сейчас думаю о том, что мы можем сократить количество магазинов. Сделаем такие витрины: должны стены светиться, пол светиться, музыка играть. Тебе там будут рассказывать про Natura Siberica, про органическое земледелие. Показывать какие-то новинки. Как автосалоны, они тоже показывают красоту бренда.

 — Сколько магазинов закроете и в какой срок?

— Все зависит от коронавируса. Будет ли вторая волна, кто его знает. Может, вакцину изобретут и ничего не закроется. Принудительно я закрывать не буду, пока они хотя бы в нулях работают. Потому что там куча народу — хотя бы им зарплату платить. Мы же сохранили этих продавцов.

 — Кстати, когда в кризис государство сказало, что сохранение зарплат — за счет работодателей, вы как к этому отнеслись? С пониманием?

— Нормально. Я пошел в банк, а мне сказали: «У нас денег нет, мы лимит исчерпали». Хотя они должны были мне 108 млн выплатить за то, что я сохранил людей. Но они сказали: «Ты к нам перенеси свои все операции, зарплатную схему, счета во всех банках закрой, у нас открой. Тогда, может, мы тебе наскребем эти 108 млн». Так я ничего и не получил.

 — Уволили кого-то?

— Конечно. 30%. Потому что оказалось очень много дармоедов. Я их уволил, теперь даже лучше работается. Это мы в жирные времена набирали. Он будет помощником бренд-менеджера. Потом оказывается, надо второго помощника. Потом надо девочку, которая будет всем ксерить. А потом другая будет подносить бумагу. Потом нужен человек, который будет отвечать за все ксероксы… Я всех этих дармоедов поувольнял. Теперь сами ходят ксерить. И не нужны какие-то непонятные мерчендайзеры, которые якобы что-то раскладывали на полочках, их было 60 человек. Они по всей России ходили, раскладывали на полочках.

 — Ваша компания в итоге перешла в онлайн или осталась в смешанном режиме?

— Да, в смешанном режиме осталась. Но мы сейчас больше рассчитываем, что нам удастся внешние рынки как-то захватить. Хотим стать большой международной компанией. С оборотом $1 млрд, например.

 — Вы несколько лет назад проходили сертификацию в США. В результате прошли?

— Да мы-то прошли. Но там надо менять все. Им не нравится Natura Siberica в том виде, в каком она есть. Потому что они считают, что она слишком блестящая, такая фальшивая. Там все надо менять. Другие посылы, этикетки, все остальное.

 — А правильно ли я понимаю вашу философию, что то, что внутри баночки, не так важно, как то, что снаружи?

— Да, около 70% себестоимости падает на упаковку. Мне технолог говорит: «Я уже не знаю, что положить больше». Я уже все положил, золото положил!»

 — Есть варианты с икрой.

— Мы сейчас закрыли SPA в Four Seasons, где икрой мазали людей. Брали полкило черной икры, открывали банку и мазали. Делали это себе в убыток, просто чтобы показать бренд. В Four Seasons ходили иностранцы, это хорошая реклама. Они рассказывали потом: «Я был в Natura Siberica».

 — Был в России, мазали икрой.

«Тратиться на рекламу бессмысленно»

 — Захватывать мир вы будете через интернет?

— Пока надо выходить через интернет, да. Но в основном это, конечно, большие продуктовые сети.

 — Вы еще до кризиса говорили, что закрыли онлайн-магазин Natura Siberica: «Я его закрыл и больше открывать не буду, это неприбыльное дело совершенно, пусть продают те, у кого есть специализированные интернет-магазины, типа Wildberries и других». Вы считаете, это была правильная стратегия?

— Мы сейчас открыли свой магазин, но его ведет другая компания, которая специализируется на интернет-торговле. Но мы все равно идем за большими магазинами: Ozon, Wildberries. Потому что это очень дорого — интернет-продажи делать. Я пытался, у меня были убытки. В первый месяц — 5 млн рублей. И мне сказали: «Так будет года полтора». Я после этого закрыл.

 — Вы, кстати, говорите, что вас нет еще в США. Но я погуглила, вы даже есть в Walmart, в Amazon. То есть вас там можно купить.

— Продажи там — копейки. В Америке придется идти по пути рекламы, каких-то селебрити.

 — У вас прям отвращение к этому на лице написано. Почему?

— Не люблю я этих селебрити всех. Им надо платить кучу денег, а это ужасно. Ясно, что они все это делают за деньги. Затраты на рекламу — это бессмысленно. Как только ты перестаешь тратить деньги на рекламу, у тебя падают продажи. Я, например, не покупаю то, что по телевизору рекламируется.

 — У вас есть какая-то стратегия, как вы будете идти, в какие страны, сколько денег вы на это потратите?

— Это невозможно предусмотреть. От меня все требуют: «Давай мы инвестируем в компанию, ты нам напиши, сколько ты хочешь потратить». В некоторых странах ты ничего не потратишь, а в некоторых придется потратить.

Я предполагаю, что в Америке придется потратить. Например, с кем-то сотрудничать. Там нужно взять какое-то лицо компании, сделать товар специальный для них. Там же надо написать этикетку очень грамотно, иначе засудят моментально.

Я считаю, что нужно сконцентрироваться на разработке товара. Надо вычислить потребность у людей и удовлетворить ее. Надо просто слушать людей. Они могут сказать: «Ой, я бы хотел купить колбасу синего цвета». И когда услышишь такое раз десять, значит, ты напал на золотую жилу. Если выпустишь колбасу синего цвета, у тебя сразу появится куча покупателей. Надо выпускать товар, которого нет на рынке. Либо создавать собственные ниши.

Китайцы, например, хотят товар из Сибири, потому что там чисто. У них все уже не очень хорошо с экологией, они хотят что-то чистое привезти из Сибири. Еще им нравится, что русские для них ползают и собирают по лесам всякие дикие травы.

У меня была идея для Японии сделать на Курилах что-то. Я думал сказать японцам, что, как они считают, Курилы — это японская территория. Значит, там японские травы произрастают — только они чище, чем в Японии. Это глупая идея была. Если бы я приперся с этими травками с Курил, меня бы там, наверное, арестовали.

 — Какой у вас рынок №1 зарубежный?

— На первом месте сейчас Польша. Они любят «Бабушку Агафью» и все такое. Не знаю почему, никто не знает. А в Дании ничего не покупают вообще. Только какой-нибудь скраб на бананах Organic Shop. Потому что, наверное, им и так холодно. Они не хотят этой Сибири. Хотя я думал, что уж они точно должны оценить сибирские травы, у них же такой же климат.

 — Это же иллюзия, что в Сибири только холодно, там еще и жарко.

— Лучше не надо им говорить, что там жарко. Потому что они так расстроятся. Они же думают, что там холодно. Я в Англии спросил официантку в кафе: «Будете покупать сибирскую косметику?» Она посмотрела, там какие-то травы нарисованы. Она говорит: «Ты меня за дуру, что ли, считаешь, какие травы в Сибири? В Сибири нет трав, деревьев. Там такой лед везде, все блестит ото льда, царь скачет на коне, с ним красивые женщины в мехах. Они пьют шампанское с икрой. А ты мне про какие-то травы рассказываешь».

«Я хочу создавать товары и выходить на новые рынки, а не бухгалтерией заниматься»

 — В одном интервью вы говорили, что партнерам нельзя доверять, «они всегда тебя кинут или обманут». И при этом недавно вы заявили, что находитесь в поиске партнера для Natura Siberica. Это интересное предложение: дружок, приходи ко мне в партнеры, я тебя кину или обману или ты меня. Для чего это?

— Чтобы денег заработать. Я посчитал, если меня не будет поддерживать какой-нибудь банк, мне, чтобы в Бразилии достичь большого оборота, надо 170 лет. А если я буду использовать деньги, которые мне даст партнер, я смогу выйти за пять лет на этот оборот. А партнер получит рост компании. Потом он сможет выкупить свою долю. Ради взаимовыгодного сотрудничества можно потерпеть друг друга лет пять.

 — Если бы можно было представить себе идеального партнера, кто бы это был?

— У меня есть идеальный партнер, это моя бывшая супруга. Она занимается подсчетом денег, распределяет их, в креатив не лезет.

 — У ваших компаний в 2019 году выручка составляла в сумме около 12 млрд рублей. Это достаточно много. Вы могли бы сделать публичное размещение акций и получить деньги на развитие. Почему это не вариант?

— Нам надо на IPO выходить. Но для этого нужно сделать компанию, понятную инвесторам. Чтобы на IPO выйти, должна быть создана структура.

 — Но, если у вас появится партнер, его же надо будет слушать. А вы, наверное, местами слушать не захотите. Мне интуиция подсказывает.

— Я хочу заниматься тем, в чем я силен. Я хочу заниматься созданием товаров и выходом на новые рынки, а не бухгалтерией. Я не хочу заниматься подсчетом средств, созданием структуры компании, созданием системы. Я ничего в этом не понимаю, мне это скучно. Поэтому я с удовольствием это все отдам. Я пока не вижу особенных конфликтов в этом отношении.

 — После того как вы публично объявили, что ищете партнера, к вам кто-то обратился?

— Да, уже 20 человек.

 — Можете назвать кого-нибудь? Кто вам первым позвонил?

— У меня до этого были переговоры с разными людьми. Они мне позвонили раньше. Из банков мне первый Сбербанк позвонил, потом Райффайзенбанк. Из Сбербанка пришли такие молодые приятные ребята, я был поражен. В такой махине они как-то умудрились сохранить живость ума у людей.

 — Есть шанс со Сбербанком?

— Нет, они просто хотят нас поддерживать финансово. Мы ведем переговоры, чтобы они финансировали факторинг, наши поставки. Потому что иначе мы не справимся. Основными нашими затратами будет финансирование поставок.

«Моя цель — создать мировой российский бренд»

 — Вы в этом году будете в убытках? Второе полугодие вас не вытащит?

— В этом году — в убытках. Но я для души это делаю. Денег мне что-то это не приносит особенно. Это такие деньги: особенно не разоришься. Купишь себе Rolls-Royce и будешь жить хорошо, кушать в ресторане, пить вино дорогое, но не больше.

 — Но у вас есть стоимость всего бизнеса.

— Да, стоимость. Ее надо поддерживать. Стоит перестать работать, если меня не будет, года два я даю этому бренду, потом он закроется. Потому что никто не понимает, что это такое. Понаделают всякой дряни и дадут в ящике рекламу. Это, может быть, даст какой-то шанс продержаться.

 — У вас трое детей. И вы как-то в Instagram писали про детей, что не уверены, что они захотят заниматься вашим бизнесом.

— Я точно знаю, что они не захотят. Потому что я сына приводил в компанию, пытался ему показать все, рассказать. Он все время опаздывал и говорил: «Пап, когда же ты меня уволишь, я уже сегодня на три часа опоздал, уволь меня, пожалуйста, я уже не могу тут находиться». И потом он убежал и сделал какой-то салон свой, продает картины. Дочка убежала в Японию. Вторая дочка собирается в Америку ехать в Стэнфорде учиться. Кем она будет через семь лет, каким человеком, никто не знает.

Что будет дальше. Хочется, чтобы бренд жил. Вот в чем дело. Он же должен жить. Я же хочу создать бренд мировой российский, понимаете. Вот моя цель в жизни, а не то, чтобы купить себе Rolls-Royce или какую-то яхту, квартиру в Каннах. Я вообще немножко буддист. И мне кажется, если иметь вот такие цели, то ты в следующей жизни будешь какой-нибудь собакой.

 — Из вашего Instagram: «В каждом человеке две, три и более личностей. Когда им появляться, не в твоих силах решать. Поэтому никогда нельзя сказать, этот человек злой, добрый или еще какой. Может быть, он всем по очереди, а может быть, он вместе. Не судите людей, они лишь игрушки того, кого-то еще более могущественного. Каждый из нас исполняет свое задание. Исполняйте его добросовестно и не требуйте награду, хотя бы в этой жизни. Аминь». Какие субличности живут в вас? И какую роль, вы считаете, исполняете вы?

— Я иногда добрый, а иногда злой становлюсь. Разный, как все. На самом деле, мне написали, что у меня раздвоение личности. Наверное, я сумасшедший. Все думают, что они одинаковые. Вот тот же самый Путин. Нельзя сказать, что он плохой или хороший. Это же слишком примитивно — вешать ярлыки на людей.

«Истории про бандитов, которые тебя ограбили, это все сказки страшные»

 — Про задачи разных людей. Вы писали: «Читаю книгу про Горби. Предпочитаю прочитать разные точки зрения. Это американская. Еще читал книгу Лигачева, бывшего члена политбюро». Какая точка зрения вам ближе?

— Я вообще не люблю Горбачева, если честно. Мне кажется, он американский шпион. Как-то он странно себя вел. Может, не шпион. Значит, он какой-то глупый. Зачем он это все развалил?

 — В объективные проблемы Советского Союза вы не верите?

— Нет, объективные-то были, но их можно было решить. Скажем, по китайскому пути или как-то по-другому. Зачем надо было идти на такие уступки, как, например, вывод советских войск из Германии, отовсюду — и не получить за это ничего. Просто так, в качестве жеста доброй воли оставить все дома, оставить всю технику и все остальное. Это же смешно. Мне все понятны: и Ельцин, и Андропов. Горбачева не могу понять.

 — А Ельцин вам понятнее, чем Горбачев?

— Конечно. Веселый такой.

 — А как вы вообще оцениваете 90-е?

— Да нормально там было, хорошо. Все эти истории про каких-то бандитов, которые тебя ограбили, это все какие-то сказки страшные. Были, конечно, везде уроды всякие. В основном никто никого не грабил. Просто сотрудничали, правовой системы же не было, судов не было, ничего не было, государство самоустранилось от решения вопросов, их место заняли криминальные структуры. А потом они ушли, потому что вернулось государство, они стали не нужны.

 — А вы помните вот вообще самый первый бизнес, которым вы начали заниматься?

— Я возил всякие ликеры, какие-то мерзкие. Blue Curaçao, спирт «Рояль». Всякую такую гадость. Кстати, нормальный был спирт, не хуже, чем наша водка сейчас. Вот ликер — да, омерзительный был. Мы сами возили, в палатке расставляли, по Ленинскому проспекту в каждой палатке. Потом деньги собирали, когда все продавали.

 — Против вас подали иск на 4,5 млрд рублей. Компания «Эн+ Рециклинг». А что случилось?

— У меня был пожар. 4,5 млрд рублей! Это смешно. Как будто я Кремль сжег, а не сарай поганый. Они там понаписали на меня, что у них дорогостоящее оборудование было. На самом деле еще неизвестно, я же тоже встречный иск подал. Мы там арендовали склад. Старое здание 1937 года. Сами знаете, проводка, непонятно. Пришли с утра, а там какое-то замыкание короткое. И начался пожар, перекинулся на другие здания. Было расследование МЧС. Они решили, что мы не виноваты. Но против нас все равно подали иск, мы подали против них иск.

 — А это где происходит?

— В Дмитрове. На нашем производстве.

— Истец входит в En+ Олега Дерипаски?

— Да, это их часть (En+ это отрицает. — Прим. The Bell). Я думаю, это просто желание сорвать какую-то сумму под шумок. Потому что этот иск не обоснован ничем. Якобы сгорело какое-то оборудование 1956 года. Якобы оно очень дорого стоит. Хотя оно давно уже списано.

 — А вы вообще как руководитель какой? Вы бы про себя как сказали?

— Вообще-то меня считают самодуром. Все пишут, что я самодур, со мной нельзя договариваться. Потому что у меня каждые полчаса меняется мнение. Правда ведь.

 — Под воздействием чего вы меняете свое мнение?

— Например, изменилась какая-нибудь ситуация на рынке — я меняю стратегию. Я же не какой-нибудь там L’Oreal, которому надо пойти и в совете директоров восемь месяцев утверждать стратегию. Я могу ее поменять за десять минут.

 — Ох, вашему потенциальному партнеру будет с вами весело.

— Да. Просто рынок меняется, ситуация меняется. То коронавирус, то еще что-то, то какой-нибудь закон выйдет, то еще что-нибудь.