Спустя почти два с половиной года войны «почти нулевая безработица» остается одним из главных предметов гордости для Владимира Путина. У технократов из правительства это вызывает не гордость, а тревогу — разогретая военными расходами российская экономика требует все больше рабочих рук, а брать их неоткуда. Результатом становится укоренившаяся инфляция, грядущее снижение темпов экономического роста и благосостояния граждан. Популисты в Госдуме и силовых ведомствах тем временем придумывают все новые ограничения для прибытия в страну мигрантов — единственного реалистичного источника пополнения трудовых ресурсов.
Война порождает спрос
С началом войны в Украине власти резко увеличили бюджетные, в первую очередь военные, расходы. Действующий бюджет предполагает, что в 2025 году они начнут снижаться, но, как мы писали недавно, выдержать такую фискальную дисциплину вряд ли получится. А это значит, что спрос на рабочую силу на военных заводах продолжит расти.
Сейчас на военных предприятиях не хватает примерно 160 000 специалистов, говорил в начале июня вице-премьер Денис Мантуров — и это несмотря на то, что за последние полтора года из гражданских отраслей в военную перетекло полмиллиона работников. В борьбе за рабочие руки предприятия оборонного комплекса увеличивают зарплаты, разогревая потребительский спрос в экономике. Быстрее всего зарплаты растут в промышленных регионах, а лидер по этому показателю в стране — Курганская область (+33%), где расположен Курганмашзавод — единственный в России завод по производству боевых машин пехоты. Немного отстают промышленные регионы Поволжья и Урала.
О нехватке рабочей силы говорят во всех регионах России и почти во всех отраслях — особенно в обрабатывающей промышленности, то есть в той, что производит танки, ракеты и прочую продукцию военного назначения. Во всех регионах сохраняется «значительная нехватка как высококвалифицированных специалистов, так и работников с низкой квалификацией», — писал Банк России в своем обзоре за май.
Некому работать
Этот кадровый голод обусловлен не только ростом спроса, но и недостатком предложения. К войне Россия подошла со снижающейся численностью работников. На Петербургском экономическом форуме в июне вице-премьер Дмитрий Чернышенко говорил, что в России надвигается демографическая яма, и это видно по снижению числа выпускников школ и абитуриентов вузов. Министерство труда ожидает, что к 2030 году стране будет не хватать 2,4 млн работников.
Этот демографический прогноз — не новость для властей. Более того, неприятные последствия от сокращения рабочей силы власти уже пытались сгладить самой непопулярной реформой последнего десятилетия — повышением пенсионного возраста. Но ни эта реформа, ни аннексия Крыма с населением почти 2 млн человек не могли переменить тренд.
Экономист Ростислав Капелюшников, исследующий рынок рабочей силы, в своей статье приводит и цифры по снижению общей численности рабочей силы в России, и прогнозы дальнейшего ее сокращения.
Помогла увеличить численность рабочей силы только война — в 2023 году эта цифра стала расти за счет приезжих с оккупированных территорий, которые приняли российское гражданство и оказались в поле зрения статистики. Также стал чувствоваться отсроченный эффект повышения пенсионного возраста. К маю 2024 года численность рабочей силы выросла с 74,9 до 76,1 млн человек. Но даже этот резкий скачок не насытил голод растущей экономики.
При общем росте списочного числа рабочих рук предложение на рынке труда страдает не только от демографических факторов.
- Во-первых, естественную убыль населения в России всегда помогала компенсировать трудовая миграция. Но в 2023 году миграционный прирост составил (1, 2) всего 101 тысячу человек — это самый низкий показатель за десятилетие за вычетом пандемического 2020 года. Но и эти мигранты компенсировали четверть естественной убыли населения в 2023 году. В 2024-м приток может стать меньше — мартовский теракт в «Крокус Сити» привел к усилению проверок мигрантов на границах, а агрессивная риторика некоторых представителей власти формирует контекст нетерпимости к мигрантам. Это может привести к тому, что миграция из стран Центральной Азии в 2024 году окажется сильно ниже ожидаемой. У жителей центральноазиатских постсоветских стран есть альтернативы России как рынку труда — Ближний Восток и Южная Корея.
- Во-вторых, людские ресурсы съедает непосредственно война. Кремль все еще не хочет прибегать к новой мобилизации, так что армии приходится конкурировать с экономикой за трудовые ресурсы. Контрактная армия забирает с рынка труда от 10 до 30 тысяч работников в месяц — с рынка труда таким образом вымывается до половины процента предложения рабочей силы. Судя по возникшей среди регионов гонке выплат контрактникам, набор новых рекрутов замедляется, поэтому их приходится заманивать все большими суммами.
- В-третьих, достоверно неизвестно число покинувших Россию после начала вторжения. Большинство из них по-прежнему должно оставаться в официальной статистике, но в реальности несколько сотен тысяч работников потеряны для рынка труда.
Что в итоге
Перед властями стоит сложный выбор. Повышение миграции из мусульманских стран несет социальные риски. Сокращение набора в армию вряд ли возможно, пока идут активные бои. Привлечение рабочей силы из оккупированных территорий, видимо, достигло предела. Если исключить пока лишь гипотетические варианты — например, с ввозом северокорейских рабочих, — новые рабочие руки взять неоткуда.
Если бы сложности были связаны только с нехваткой рабочих рук из-за демографии, войны и проблем с миграцией, еще куда ни шло. Но есть и более глубокие проблемы. В российской экономике идут структурные изменения за счет роста доли трудоемких отраслей. Раньше чистый экспорт был прежде всего капиталоемким (например, добыча полезных ископаемых), а трудовых ресурсов требовал значительно меньше. В сытые годы власти постоянно говорили о необходимости роста доли труда (а значит, в конечном счете доли зарплат) в экономике. Но рост этой доли происходит либо за счет перехода экономики на более высокий уровень (с расширением расходов на образование, здравоохранение, прикладную науку и, как следствие, ростом производительности труда), либо при откате на более низкий уровень, на котором труд вытесняет капитал. В России пока происходит последнее.
В XX веке новозеландский экономист Уильям Филлипс вывел корреляционную зависимость между уровнем безработицы и изменением прироста зарплат. Чем ниже безработица и выше занятость, тем больше прирост денежной заработной платы — и тем выше инфляция, доказывал он. Сейчас наука считает, что власти могут на время улучшить один из двух показателей (инфляцию или занятость) за счет другого — но лишь краткосрочно. Теория естественного уровня безработицы (то есть максимальной занятости при существующих ресурсах), который в России принято считать равным 4%, предполагает, что при прочих равных экономика все равно вернется к своим средним показателям. Возможности экономики могли бы быть выше, если можно было бы увеличить производительность труда или добиться каких-то инновационных прорывов, но этому препятствуют запреты на импорт технологий и относительно небольшой российский рынок.
Что мне с этого?
Главная проблема и основное структурное ограничение российской экономики сейчас — нехватка трудовых ресурсов. Видимо, для обеспечения стабильности российские власти будут максимально использовать бюджетные и прочие механизмы стимулирования роста экономики. Это будет продолжать обеспечивать спрос на рабочую силу и увеличивать зарплаты. Но вечно работать это не может. Завозить рабочих из-за рубежа опасно политически. Снижать расходы, смирившись с ростом безработицы и стагнацией или даже снижением реальных зарплат, — тоже политически нежелательно. По крайней мере до достижения чего-то, что можно представить как победу.