Кто обычно бастует? Нужны ли и откуда берутся вожаки забастовок и какие мотивы они преследуют? Управляющая фондом акций и партнер Movchan’s Group Елена Чиркова продолжает рассказывать об истории забастовок и ее отражении в художественной литературе. В первой части речь шла о причинах недовольства рабочих, во второй — о требованиях рабочих и триггерах протеста.
Кто же присоединяется к забастовке?
Люмпен-пролетариат: ему «нечего терять, кроме своих цепей». Те, у кого есть какая-то собственность, делают это крайне неохотно или не участвуют вовсе. Наглядная иллюстрация — в «И проиграли бой!» Стейнбека. Инициаторы забастовки говорят про себя: «У нас ни кола ни двора. Хотя мы не прочь и хозяйство завести, и яблоньку посадить». До последнего упираются два героя, у одного из которых новенький грузовичок в собственности, а другой открыл очень успешную забегаловку. Бессребреники презрительно отзываются о таких — «собственность дороже жизни». Но мелкие собственники оказываются правы: когда они все же начинают помогать забастовщикам, то и грузовичок, и забегаловку сжигают, и они остаются ни с чем, а следовательно, должны будут опуститься до более тяжелого труда с более низкой оплатой.
Согласно одной из теорий, отраслевая принадлежность рабочих имеет значение. Очень склонными к забастовкам считаются горняки. И недаром в нашем обзоре целых три романа про горняков (или даже четыре, если считать, что в «Сибилле» упоминаются не только ткачи, но и углекопы). Их склонность бастовать объясняется тем, что обычно они живут в моногородах, имеют тесные социальные связи среди своих, и наоборот — слабые с другими сообществами, и ограничительное влияние на них общества невелико. Их взгляд на мир — это «мы и они». Протест против владельца шахты, зачастую живущего далеко (в «Жерминали» и «Короле-угле» так и есть), получает одобрение местного сообщества. В трех анализируемых нами романах идеальные примеры изолированности горняков от другого мира.
В XIX веке наиболее склонными бастовать были ткачи (и у нас в двух романах речь идет именно о них). В XX веке первенство, видимо, за докерами, которые живут в более социально интегрированных и промышленно диверсифицированных городах, но умеют формировать социально закрытые анклавы. Легко организуются и начинают бастовать и рабочие на конвейере: они многочисленны, их объединяют одинаковая монотонная работа, жесткая фабричная дисциплина и разрыв между простыми рабочими и менеджерами в смысле прав.
Кто является вожаком забастовок?
Обычно у забастовки есть организаторы. Зачинщики более образованны и часто преследуют иные, более далекоидущие цели, чем у рядовых участников. Да и провал для них обычно не так страшен, как для простого рабочего. Им есть куда пойти и где продолжать агитировать дальше. Наличие организаторов даже привело к возникновению «агитаторской теории забастовок», которая, по всей видимости, все же не совсем верна: агитаторы, конечно, работают, но без экономических причин рабочих на борьбу им вряд ли удавалось бы поднять. Чтобы агитаторы чувствовали себя как рыба в воде, нужна вода.
В «Жерминале» агитаторами являются главный герой Этьен и эмигрант из России, бывший народоволец и сторонник Бакунина Суварин. Цель Суварина — «все разрушить: не должно быть ни наций, ни правительств, ни собственности, ни Бога, ни культа». Это разрушение должно привести «к первобытной общине без всякой формы, к новому миру, к тому, чтобы начать все сначала». Этьен тоже более образован и квалифицирован, чем углекопы: он работал в железнодорожной мастерской. После провала забастовки оба отправляются работать в Париж в структуры «Интернационала».
В «Сибилле» среди организаторов романа отец главной героини — Сибиллы — потомок разорившегося древнего знатного рода, который работает мастером на фабрике с зарплатой, позволяющей вполне безбедно существовать его семье, а дочери одеваться так, что той не стыдно представать перед высшим светом. Как указывает один из критиков романа, книга написана с позиций аристократа из движения «Молодая Англия», об идеологах которой Маркс и Энгельс писали: «Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ». «Молодая Англия» — кружок консервативных литераторов и политических деятелей, включавший Дизраэли, образовавших в 1841 году политическую группировку в палате общин.
В «Короле-угле» зачинщиком забастовки является главный герой Хал Уорнер, студент из престижного университета и сын угольного магната, пробравшийся на шахту конкурента отца, чтобы узнать, как живут рабочие. Он не имеет скрытых целей, а на самом деле пытается помочь рабочим, но ему явно есть куда идти и нежелание рабочих бастовать ему понять сложно.
В «И проиграли бой» зачинщики тоже внешние — их посылает на яблочную плантацию некая партийная ячейка. Рядовым забастовщикам даже видится в событиях рука Москвы: на них бесплатно работает врач, мотивы этого не ясны, и один из героев предполагает, что ему, возможно, «Москва заплатит». И в этом романе зачинщики тоже в открытую декларируют иные цели, нежели помочь рабочим: они хотят сменить существующий строй, ведь собственность, по их мнению, должна принадлежать рабочим, потому что они «производят товары», а те, кто вложил в производство деньги, не имеют права на прибыль, потому что «ничего не производят».
Наличие у бастующих заводил тоже хорошо объясняется научной теорией. Еще Густав Лебон в своей книге «Психология народов и масс» (1884–1885) объяснил роль вожака толпы. «Лишь только известное число живых существ соберется вместе, все равно, будет ли то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняются власти своего вождя. В толпе людей вождь часто бывает только вожаком, но тем не менее роль его значительна. Его воля представляет то ядро, вокруг которого кристаллизуются и объединяются мнения. Он составляет собой первый элемент организации разнородной толпы... он управляет ею, так как толпа представляет собой раболепное стадо, которое не может обойтись без властелина». По мнению Лебона, «вожак обыкновенно сначала сам был в числе тех, кого ведут; он так же был загипнотизирован идеей, апостолом которой сделался впоследствии. Эта идея до такой степени завладела им, что все вокруг исчезло для него, и всякое противное мнение ему казалось уже заблуждением и предрассудком».
Почему забастовки часто перерастают в беспорядки?
Лебон связал бы насилие во время забастовок с дикими инстинктами внутри толпы. Более поздние исследователи считали причиной беспорядков и насилия разрыв между ожиданиями от реальности и реальностью, степень бедствия рабочего класса. Однако примерно в 1970-е было показано, что корреляции между протестами и уровнем жизни особо нет. Современные социологи отвечают на вопрос о корнях насилия так: жестокость нужна внешним по отношению к рабочим политическим группам, которые ищут политического признания.
Между тем, как отмечают американцы Филипп Тафт и Филипп Росс, исследовавшие трудовые беспорядки в США, они узко направлены: рабочие либо пытаются не допустить их замены на рабочих местах штрейкбрехерами, либо не пропустить на производство сырье и материалы, либо не дать готовой продукции покинуть склад. Причиной этого является то, что забастовщики всегда стараются вызвать симпатии местного населения, чтобы оно было на их стороне, поэтому тщательно избегают жестких действий в отношении тех, кто не заодно с их работодателем. Это проявляется особенно сильно в тех случаях, когда забастовки организованы профсоюзом.
Герой «Лунной долины» Билл, пойманный на избиении пришлых в город возчиков, даже ненадолго садится в тюрьму. В «Мэри Бартон» о том, что в Манчестере нужны рабочие руки, прознают ланкаширские ткачи, измученные голодом. На рассвете или под прикрытием вечерней темноты в город начинают пробираться люди с изможденными от голода лицами. Рабочие союзы города принимают решение бороться против пришлых. Готовых работать «по голодным расценкам» подстерегают в засадах, избивают и оставляют валяться полумертвыми у дороги. Одного даже обливают кислотой. Почему манчестерские ткачи были готовы угнетать других таких же бедолаг? — задается вопросом автор. И сама отвечает: да потому что, когда люди доведены до отчаяния, они не ведают, что творят.
Мак, один из заводил забастовщиков в «И проиграли бой», пожалуй, солидарен с Лебоном. Он рассуждает: «Народ — это тот же самый зверь. И людского в нем не больше, чем в собаке. <…> Разойдется зверюга — неизвестно что натворит». Здесь действительно забастовщики стараются дружить с местным населением — иначе откуда бы они брали, например, продукты, которыми им помогают сочувствующие. А ведь им жертвуют целых баранов. Но они действуют по принципу «зуб за зуб» по отношению к властям, подавляющим забастовку, и «титушкам»: когда группа людей, очевидно нанятых властями, забрасывает их гранатами со слезоточивым газом, забастовщики готовы закидать тех камнями, только камней не находится.
В «Сибилле» восставший народ приходит к лавочнику «разобраться с казенной книжкой» — гроссбухом, куда записывают долги рабочих за продовольствие. Переходят к требованиям бесплатно раздать продукты. А затем начинается беспредел. «И тут раздался один из тех всеобщих пронзительных воплей, полных звериной ярости, которые обычно говорят о том, что люди сбросили с себя все оковы цивилизации и внезапно обнаружили в своем необузданном гневе новые источники силы, необходимой для возмездия. Откуда возникла сама идея, как люди пришли к ней, кто первым высказал эту мысль, кто первым взялся претворить ее в жизнь, было невозможно разобраться; только вот словно в одно мгновение десятки связок соломы были разложены перед домом и подожжены. Рухнули под натиском толпы ворота дровяного склада, и множество брусков и досок в скором времени полетело в пламя. Всё, что могло поддерживать огонь, пустили в ход, никто не остался без дела. Люди бегали к воде, где стояли на приколе груженые баржи, подхватывали огромные колоды угля и швыряли их в гигантский костер. Мужчины, женщины, дети — все как один действовали самозабвенно и с нечеловеческим усердием. Вот занялась крыша дома. Огонь быстро охватил всю постройку, и видно было, как пламя, подобно языкам диких зверей, лижет голые, постепенно исчезающие стены…»
До зверств докатываются забастовщики в «Жерминале». В поселке на шахте работают почти все, а те единичные герои, которые исключение, явно не на стороне рабочих, то есть сочувствующее внешнее окружение отсутствует. И сдерживающего профсоюза нет. Люди, которых держали за «говядину» («говядина едет», кричали при спуске в шахту лебедки с людьми) сначала убивают и оскопляют лавочника — самого ненавистного персонажа: он отпускал продукты в долг тем девушкам, которые соглашались пойти с ним в постель. Начинает заваруху Этьен: он рубит дверь в лавку, спрашивая толпу: «Разве товар в лавке не принадлежит углекопам?» Дальше «жестокий голод» делает свое дело.
Потом решают расправиться почти со своими — классово близкими, но теми, кто собирается прервать забастовку и все же выйти на работу: «Если завелись предатели, надо с ними расправиться! <…> Завтра вечером в лесу!» Это призыв Маэ, одного из самых благоразумных, казалось бы, героев. Чуть позже собрание бастующих решает: «Смерть предателям!» Причем не просто смерть, а жестокая: тех, кто спустился в шахту, пытаются оттуда не выпустить: «ярость нападавших росла, их воспаленный мозг издавна жгла мысль о возмездии, и они призывали смерть на головы изменников, ненавидели плохо оплачиваемый труд, а их голодный желудок требовал хлеба; и вот среди сдавленных криков ожесточившиеся люди набросились на канаты (лебедок, поднимающих людей их шахты. — Е.Ч.), чтобы перерезать их…» Когда Этьен пытается остановить вакханалию — «внизу люди» — ему отвечают: «Тем хуже для них! Нечего было спускаться». Выбравшихся наверх избивают.
На третьем шаге убивают ни в чем неповинную малолетнюю дочку управляющего, правда, убийца почти не в себе. И наконец, очередь доходит до самых настоящих своих. Когда дух даже у костяка бастующих сломлен и на работу решают вернуться почти все, Суварин, один из зачинщиков бунта, решает устроить в шахте аварию, чтобы новые жертвы ожесточили рабочих и вынудили их продолжить забастовку. Сколько людей погибнет, его мало волнует. Роль играет политическое признание. И для народовольца такое поведение логично.
Как подавляются забастовки?
Как быть владельцам бизнеса и властям, которым не терпится подавить забастовщиков, а принудительно заставить выйти на работу нельзя? Самое жестокое подавление забастовки описано в «Угрюм-реке». Это расстрел со 125 убитыми и 170 ранеными, не считая тех, кого унесла толпа. Способствует такому исходу, конечно, тот факт, что место удаленное, власть не избираемая, а назначаемая, и купленная с ног до головы местным магнатом. В США и Западной Европе в XX веке все гораздо мягче. Там в ход идут косвенные приемы.
Стейнбек в «И проиграли бой» перечисляет требования местных властей к лагерю забастовщиков: он обязательно должен располагаться на частной земле, в нем необходимо соблюдать санитарные нормы. Сборщикам нужно подыскать владельца земли, который согласился бы отдать ее под лагерь, и таковой, к счастью или несчастью, находится: ему обещают, что его урожай будет продан втридорога, а о рисках он забывает. Еще нанимают сочувствующего рабочим врача, который обустраивает лагерь, включая отхожие места, которые, согласно нормам, должны регулярно дезинфицироваться. Раз к этому не придерешься, власти угрожают тем, что в округ для прокорма забастовщиков поступает «непроверенное мясо».
В Англии рабочие начинают бороться за свои права раньше, чем в других странах. Раньше и побеждают. В последнем романе Герберта Честертона «Возвращение Дон-Кихота» (1927) речь опять о забастовках. Но подход к ним со стороны правящей элиты вполне цивилизованный. С одной стороны, приходится признать право рабочих на забастовку, «ведь еще Аристотель оставлял за рабами право на объединение и борьбу». С другой стороны, рабочие ничего противозаконного не делают, поэтому их нельзя усмирить жесткими методами. Если бы они буянили в другой форме, их можно было бы разогнать. Конечно, это немного другие годы. Но только в этом ли дело? В романе «Король-уголь», один из шахтеров, проработав на американской шахте, объявляет, что он подастся в Англию, ведь то, что творится в США, там невозможно помыслить.
Эта статья — пятая из цикла «Экономика и финансы в художественной литературе». В первом материале речь шла о финансовых репрессиях — способе сокращения госдолга за счет граждан, во втором — о финансовой подоплеке мотива «право имею» в романе Достоевского «Преступление и наказание».