Выйти из петли. Что ждет Россию, когда спрос на нефть и газ рухнет из-за глобального потепления

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

В условиях усиливающегося «энергетического перехода» в мире, по всей видимости, будут сильно отличаться тенденции для разных энергоресурсов. В наибольшей степени среди углеводородов, вероятно, пострадают уголь и нефть, в меньшей степени — природный газ. В наибольшей степени выиграют ВИЭ (возобновляемые источники энергии. — The Bell), если их также относить к условным «энергоресурсам».

Существует множество различных долгосрочных прогнозов развития мировой энергетики, которые указывают на разные траектории развития. Однако при всем желании невозможно построить более или менее точный прогноз, так как будущая динамика будет зависеть от тех решений по декарбонизации, которые будут приниматься в ближайшие годы в разных странах. В этом смысле структура мировой энергетики в 2040 году или 2050-м будет в большей степени определяться решениями в области регулирования, нежели исключительно рыночными механизмами. В этом заключается главная сложность прогнозирования структуры мировой энергетики через 30 лет.

Однако существует консенсус среди экспертов, что в ближайшее десятилетие будет достигнут пик спроса на нефть. Этого не произойдет в ближайшие годы, пока мировой спрос на нефть быстро восстанавливается после пандемии. Но в период 2025–2030 годов это действительно случится.

Дмитрий Маринченко

Старший директор группы по природным ресурсам и сырьевым товарам агентства Fitch

Сомнений в том, что спрос на нефть, а впоследствии и газ, будет в итоге сокращаться, мало, вопрос в том, когда именно этот процесс начнется и как быстро будет происходить. Здесь нельзя говорить о каком-то конкретном прогнозе, только о сценариях. Основные три фактора, от которых будут зависеть темпы сокращения спроса на углеводороды, — это меры государственного и межгосударственного регулирования, технологии, а также сроки наступления природных катаклизмов, которые более явственно укажут на проблему изменения климата как угрозу экономического или даже физического благополучия.

Вполне вероятно, что спрос на нефть начнет сокращаться уже до конца десятилетия. Это произойдет, в том числе если Европа, Китай, а также США будут создавать больше условий для распространения электромобилей.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Если ЕС однозначно поставил себе цель углеродной нейтральности к 2050 году, то планы таких стран, как США, Индия, Канада, пока не так однозначны. Кроме того, нужно не забывать, что есть страны догоняющего развития — прежде всего Африка, где продолжается стремительный рост населения без каких-либо признаков «зелености». Спрос, скорее всего, глобально будет падать в течение следующих десятилетний, но это будет сопровождаться «волнами» подъема и падения в зависимости от экономической ситуации в странах, которые относятся к крупнейшим потребителям. Например, один из сценариев Международного энергетического агентства предусматривал, что максимальный спрос на нефть должен был быть достигнут в 2019 году, и этот сценарий уже очевидно не реализуется. По итогам 2021–2022 годов мы, скорее всего, увидим более высокие значения потребления.

Но ключевая проблема для России не в том, что будет падать глобальный спрос, а в том, что ЕС — основной импортер российских углеводородов — «во главе» этого движения.

В ближайшее десятилетие продолжатся две тенденции, которые начались еще до пандемии. Первая — постепенно продолжит расти доля природного газа (в том числе СПГ) в экспорте и сокращаться доля сырой нефти. Вторая — постепенно будет увеличиваться доля стран АТР в экспорте (здесь энергопереход идет медленнее). Эти две тенденции будут сглаживать последствия энергоперехода для российской экономики, но только временно.

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

Речь идет о долгосрочных процессах, которые растянутся на десятилетия. Поэтому какого-то мгновенного отказа от топливно-энергетических ресурсов не произойдет. Однако мировой спрос на нефть может начать снижаться, это будет усиливать конкуренцию среди производителей. Постепенное расширение необходимости платы за выбросы CO₂ может приводить к тому, что дисконты для производителей будут увеличиваться. То есть цена углеводородов может оставаться достаточно высокой для конечного пользователя и относительно низкой — для производителя. Разница будет связана с налогообложением, в том числе и фактическим включением, в той или иной степени, стоимости выбросов. К примеру, в ЕС в цене нефтепродуктов очень высокую долю составляют налоги. Подобная практика может постепенно распространяться на все большее количество углеродоемких продуктов.

Подобный сценарий, конечно, будет ухудшать финансовое положение производителей углеводородов. Ограничения по спросу могут также привести к тому, что экспорт в физическом выражении может стагнировать или начать снижаться, что также невыгодно для экономики. В последние годы российская экономика росла очень медленными темпами, долгосрочные темпы роста не превышали 1,5–2,0% ежегодно. При реализации негативного сценария долгосрочные темпы роста могут снизиться еще больше, и экономика будет все больше погружаться в полноценную стагнацию.

Дмитрий Маринченко

Старший директор группы по природным ресурсам и сырьевым товарам агентства Fitch

Российская экономика сильно зависит от экспорта нефти и газа, хотя не так сильно, как страны Ближнего Востока. Устойчивое падение цен и спроса на углеводороды стало бы для российской экономики сильным шоком. По сути, начало пандемии, когда объемы потребления сильно упали, стали мини-репетицией того, с чем могут столкнуться страны-экспортеры углеводородов в случае ускорения энергоперехода — обесценение национальных валют, рост дефицита бюджета, сокращение золотовалютных резервов и т.д.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Прогнозы на середину века (при всей их условности) показывают однозначное снижение спроса на российский нефтегазовый экспорт. При этом российский сырьевой экспорт — не моноотраслевой. Россия входит в число лидеров по экспорту отдельных металлов, в том числе алюминия, меди и некоторых других металлов, которые необходимы в рамках технологических процессов, связанных с энергопереходом (строительство ВИЭ-электростанций, гибридных и электрокаров). Плюс Россия — одна из нескольких стран-экспортеров технологий АЭС. Итого к середине века экспорт России снизится, но будет более диверсифицированным. С одной стороны, это приведет к снижению валютной выручки в целом по экономике, с другой — сделает ситуацию более «здоровой».

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

Очевидным риском для рубля в случае снижения объемов и стоимости углеводородного экспорта является снижение его стоимости. Хотя в последние годы формально связь между ценами на нефть и курсом рубля ослабла из-за действия бюджетного правила, в долгосрочном плане она остается, так как стоимость углеводородного экспорта является основным фактором, который определяет приток валюты на внутренний рынок.

Негативный сценарий развития «энергетического перехода» не означает, что у бюджета не хватит денег для выполнения своих обязательств. У бюджета есть подушка безопасности в виде ФНБ. Ближайшие несколько лет могут оказаться вполне удачными с точки зрения конъюнктуры сырьевых секторов, что приведет к увеличению ФНБ.

Более того, как мы видели в последние годы, государство всегда может повысить уровень налогообложения для того, чтобы компенсировать сокращение нефтегазовой ренты для себя. Проблема в том, что это создает отрицательную обратную связь: повышение налогов ухудшает условия ведения бизнеса, экономика стагнирует, что вынуждает идти на дальнейшее повышение налогов и т.д. Но все это означает, что будет оставаться меньше возможностей для развития и выхода из подобной петли.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Глобально, конечно, будут снижаться нефтегазовые доходы федерального бюджета и «нефтяных» регионов. Надо понимать, что ослабление рубля — это перманентный тренд в долгосрочной перспективе; рубль всегда падает при любом падении цены на нефть и почти никогда не восстанавливается до прежних значений на цикле роста. Так что мы продолжим видеть эти «ступеньки» в будущем.

Доходы угольных регионов тем более будут снижаться (прежде всего Кузбасса). Доходы металлургических регионов (например, Свердловской, Челябинской областей, Красноярского края) могут расти в ближайшие годы.

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

Не думаю, что существует какой-то единственный механизм адаптации, скорее речь идет о множестве решений, которые необходимо реализовывать. С точки зрения диверсификации экономики и ухода от чрезмерной зависимости от сырьевых секторов, на мой взгляд, государство должно существенно больше вкладывать в человеческий капитал, в первую очередь в образование и здравоохранение. Новые и будущие источники экономического роста будут требовать квалифицированных и талантливых граждан. Однако это длительная перспектива — даже если сейчас увеличить расходы и повысить качество образования, то отдача от этого будет происходить через десятилетия. Но если этого не сделать, то и шансов на выход из долгосрочной стагнации не останется.

Существуют и конкретные направления в области энергетики, которые могут снизить издержки для экономики и помочь адаптироваться российской экономике. Во всем мире большой ажиотаж по поводу водородной энергетики, в ближайшие годы большое количество средств и усилий будет потрачено на ее развитие. Судя по официальным планам, в том числе и по недавно принятой Концепции развития водородной энергетики, Россия планирует стать важным производителем и экспортером на этом новом рынке.

Однако воспользоваться новыми перспективными направлениями сильно мешает усиливающаяся изолированность России. К примеру, очевидно, что основным экспортным рынком для российского водорода будет ЕС. Однако возможности экспорта зависят от европейской позиции — в какой степени водород будет признан соответствующим «зеленым требованиям». Это в том числе и политический вопрос. Поэтому, на мой взгляд, глупо рассчитывать на масштабный экспорт российского водорода при сохранении серьезных политических разногласий.

России также необходимо создавать собственный национальный рынок торговли выбросами CO₂, несмотря на то что многие промышленники выступают против. Отсутствие платы за выбросы будет становиться все большим анахронизмом в условиях энергетического перехода. Возможно, также стоит заниматься развитием технологий в части улавливания и захоронения CO₂ (CCUS). Потенциально компетенции нефтегазовых компаний могут быть очень полезны в этих решениях, так как зачастую старые месторождения могут использоваться для хранения CO₂. Однако это тоже связано с наличием платы за выбросы.

Дмитрий Маринченко

Старший директор группы по природным ресурсам и сырьевым товарам агентства Fitch

При ускорении энергоперехода странам ОПЕК+ будет, вероятно, сложнее регулировать добычу — страны Ближнего Востока имеют запасы нефти, которых при текущем потреблении хватит более чем на 50 лет. Именно поэтому некоторые из них, как ОАЭ и Кувейт, думают об увеличении добычи.

В случае ускорения энергоперехода, вероятно, произойдет локализация производства энергии за счет электрификации транспорта и развития солнечной и ветровой генерации. При таком сценарии России сложно будет найти замену традиционным продуктам экспорта — электроэнергию транспортировать заметно сложнее, чем нефть и газ, из-за энергопотерь, а водород, о производстве которого сейчас много говорят, вряд ли сможет полностью возместить выпадающие экспортные доходы от нефти и газа. Объем мирового рынка водорода вряд ли будет сравним с объемом рынка нефти и газа. Пока неясно, какими будут объем и центры потребления, а также его равновесная цена. То есть по сути задача, которая стоит перед всеми крупными экспортерами углеводородов, — это диверсификация экспорта за счет товаров и услуг, не связанных с энергетикой.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Пункт первый — заметить проблему на национальном уровне. Судя по всему, это уже произошло. Мнение «зеленых скептиков» перестало преобладать. Мы рассматриваем несколько возможных сценариев адаптации российской экономики к энергопереходу (в том числе речь о влиянии «зеленого курса» ЕС на российский экспорт). Первый сценарий — полное игнорирование и сохранение статуса кво, видимо, уже не будет реализован в полной мере. Далее есть большой набор негативных сценариев, связанных со снижением российского нефтегазового экспорта, который только частично будет компенсироваться ростом спроса на металлы.

Что делать? Первое: активизация поддержки всех видов несырьевого экспорта, в том числе технологий АЭС. Второе: восстановление программ поддержки энергоэффективности российской экономики (эти программы реализовывались в разные годы, но макроэкономический эффект от них незначительный). Третье: диверсификация рынков сбыта российской продукции.

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

Принято считать, что нефтегазовые компании выступают противниками климатической повестки. Однако они сталкиваются со все более растущим давлением со стороны инвесторов и ведут международный бизнес, поэтому прекрасно понимают «куда дует ветер». Я думаю, что это будет становиться все более очевидным, поэтому российская экономическая политика будет все больше становиться climate friendly. На Западе мощным аргументом для компаний является общественное мнение, однако в России граждане, судя по данным опросов, не сильно озабочены климатической повесткой. Возможно, в будущем это изменится.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Крупнейшие нефтегазовые компании — как и в других странах-экспортерах. Сейчас они пока ограничиваются заявлениями о постепенной декарбонизации и стратегиями адаптации к энергопереходу (надо сказать, как и их западные компании-аналоги). Но уже хотя бы перестали говорить о лесоклиматических проектах как о «спасении». Процесс эти компании будут, конечно, тормозить, но скорее в силу их большой доли в российской экономике, чем их лоббистских усилий.

Марсель Салихов

Директор экономического направления Института энергетики и финансов НИУ ВШЭ

В июле 2021 года Европейская комиссия опубликовала проект регулирования CBAM, который подразумевает взимание платежей за выбросы и с импорта. Однако опубликованный вариант оказался гораздо «мягче», чем многие рассчитывали. В частности, пока не предполагается даже в планах, что в механизм CBAM войдут нефть и газ. Собственная российская национальная система, если будет создана, позволит уменьшить издержки для экспортеров, однако не избавит от них. Условно, если в России плата за выбросы будет составлять 5 евро за тонну, а в ЕС — 50 евро, то экспортер сможет зачесть лишь внутреннюю цену, но заплатить разницу в стоимости выброса (45 евро). В то же время собственная система торговли квотами на выбросы будет означать, что производства углеродоемких отраслей и электроэнергетики столкнутся с необходимостью платить за выбросы, а не только за ту продукцию, которая экспортируется в ЕС. Однако, как показывает опыт ЕС, адаптация подобной системы требует много времени и усилий, поэтому лучше начинать раньше.

Владимир Горчаков

Заместитель директора группы оценки рисков устойчивого развития АКРА

Создание системы торговли квотами — однозначно да. Эти планы уже есть, и начинают отрабатываться пилотные проекты и механизмы. С налогом сложнее — сначала надо создать национальную систему учета и верификации выбросов парниковых газов, а уже потом привязывать к ней какое-либо налогообложение. В любом случае процесс займет годы, еще несколько лет — признание всей системы в ЕС (если оно вообще состоится). Учитывая, что фактически система CBAM начнет работать только с 2026 года и для ограниченного набора российского экспорта (куда нефтегаз, кстати, не входит), то времени для адаптации очень мало, но все же оно есть.