21 сентября Владимир Путин объявил в России «частичную мобилизацию». Мы поговорили с доктором политических наук Григорием Голосовым о том, как это решение отразится на поддержке власти и ее отношениях с обществом.

— Как переход страны на мобилизационное положение изменит суть и поведение режима, принципы его функционирования и принятия решений, в том числе во внутренней политике?

— Не думаю, что как-то изменит. Что произошло такого, что может повлиять на функционирование режима? Просто добавились новые и очень сложные задачи. Я не уверен, что эти задачи будет легко выполнить. Скорее всего, возникнут сложности, и это скажется на эффективности всей государственной машины в целом, но природа машины от этого никак не изменится. Во внутренней российской политике ничего кардинально нового не произошло. Долговременные изменения могут иметь место, но изменения в краткосрочной или среднесрочной перспективе… Не думаю, что это что-то существенно меняет.

— Можно ли говорить, что власть (что ей несвойственно) пошла на поводу у «несанкционированных» турбопатриотов, которые требуют мобилизации уже полгода? Или это иллюзия?

— Нет, я не думаю, что они пошли на поводу у этих «турбопатриотов», у [Игоря] Гиркина и прочих блогеров. Блогеры не оказывают давление на российское руководство. Потому что российское руководство знает, что аудитория этих патриотических блогеров невелика, они не располагают реальным влиянием силовых структур, что могло бы компенсировать отсутствие массового влияния. Поэтому то, что сделал Путин, было обусловлено его собственным видением ситуации. И особенно тем, что произошло на полях боев в течение последнего месяца. Попросту говоря, он сам убедился (и, по правде говоря, его не надо было убеждать), что без увеличения численности живой силы на полях сражения в Украине невозможно добиться успеха.

— Распространено (и им часто мотивировали предположение, что мобилизации не будет) мнение о том, что главное для путинского режима — это поддержание образа стабильности. Все полгода Путин старался максимально делать вид, что ничего особенного внутри страны не происходит, стабильность сохраняется, а где-то там далеко воюет профессиональная армия. Теперь эта конструкция окончательно нарушена? Какие у этого могут быть последствия с политической точки зрения?

Да, она нарушена по той причине, что успешной операции в Украине без привлечения дополнительной живой силы не будет. Последствия для ведения самой войны будут существенными. И, прежде всего, это может привести к тому, что война затянется. О каких-то немедленных политических последствиях пока говорить не приходится.

— Ожидаете ли вы сейчас массовых протестов по стране из-за мобилизации? Если нет, то какие для этого нужны условия?

– Чтобы протесты были, должна объединиться критическая масса людей, которая на индивидуальном уровне испытывала бы острое нежелание поддаваться этим указам о мобилизации. Первоначально они будут действовать в частном порядке, чтобы в индивидуальном порядке избежать попадания на фронт. Ну а чтобы сложилась какая-то кооперация между такими людьми, нужно время. Старые политические структуры и старые общественные структуры им в этом не помогут, потому что они разгромлены. Значит, им придется создавать какие-то новые координирующие структуры. Или воссоздавать старые, но практически с нуля. На все это уходит время, поэтому я немедленных действий со стороны людей, которые подвергаются непосредственному риску мобилизации, я имею в виду коллективных действий, не жду. Опять-таки не только в долгосрочной, но и в среднесрочной перспективе такие действия могут появиться, но нужно понимать, что это чрезвычайно рискованные действия. В условиях крайнего уровня репрессивности, свойственного российскому режиму, этого можно ожидать только тогда, когда, во-первых, значительная масса людей будет испытывать чувство депривации от происходящего, а во-вторых, когда она поймет, что решить эти проблемы можно только путем коллективного действия, а не индивидуального. Повторю, на это требуется время.

— А что по срокам?

— Сейчас их никто не назовет.

— Вы много раз говорили, что у российской политической системы отсутствуют реальные мобилизационные (не в военном, а в политическом смысле) механизмы, которые лучше работают у партийных автократий. Может ли это сейчас сыграть роль?

— То, чего нет, не может сыграть никакой роли по определению. Российское государство не очень склонно к политической мобилизации. Оно даже не приспособлено к этому. Но сейчас речь идет о военной мобилизации, то есть об организационной способности государства. Полагаю, что и эта способность довольно слабая. Но к политической мобилизации это не имеет отношения.