«Разрывается очередной канал связи российского рынка с мировым». Андрей Сизов — об уходе зарубежных трейдеров зерна из России

За последнюю неделю сразу трое международных зерновых трейдеров (американский Cargill, канадский Viterra и нидерландский Louis Dreyphus), которые входят в десятку крупнейших экспортеров российского зерна, объявили о своем уходе из России. Кампания против них началась еще в прошлом году. В сентябре прошлого года глава ВТБ и совладелец зернового холдинга «Деметра-Холдинг» Андрей Костин в письме Владимиру Путину предложил ограничить работу иностранных трейдеров, а несколько месяцев спустя в документальном фильме «Зерно», который вышел в эфир федерального канала «Россия 1», главы трех российских регионов обвинили иностранцев в вывозе зерна по «теневой цепи».

О том, чем обернется уход зарубежных трейдеров для России, мы спросили у самого известного российского эксперта по агрорынку — директора аналитического центра «Совэкон» Андрея Сизова-младшего.

— Почему зарубежные трейдеры уходят с российского рынка?

— Уход как выдавливание и уход по собственным соображениям начался еще в 2014 году. Например, [американский агропромышленный производитель] Bunge тогда начал сворачивать свой торговый бизнес. Помимо этого, постоянно шло давление на компании по мере, скажем так, роста популярности идеи об особом пути России, о том, что российским зерном должны торговать российские компании. Хотя это явно было против интересов российского фермера — не в его интересах сокращение количества покупателей.

Cargill, Viterra и Louis Dreyfus (LDC) сказали, что с нового сезона, который начинается в июле, не будут проводить операции с зерном внутри страны. Раньше они сами покупали зерно, проверяли его качество, занимались непростой логистикой. Не исключено, что они продолжат делать все это, но под другой вывеской. А глобальные Viterra, Cargil и LDC будут просто покупать зерно на FOBе (с поставкой в порт отправления) на границе. То есть, например, кто-то за них все сделал, погрузил зерно в Новороссийске, а они пришли и купили его — в принципе это может делать кто угодно.

Пока непонятно, что будет с активами трейдеров. Viterra принадлежит половина глубоководного порта Тамань, второй половиной владеет «Деметра-Холдинг». У Cargill — четверть в новороссийском «КСК». Им и LDC принадлежат мелководные терминалы в Азовском море и элеваторы внутри страны. Когда будет ясно, кто подберет эти активы, какие будут сделки, станет понятно, кто придет трейдерам на замену. При этом я не исключаю, что активы, пусть и частично, останутся у этих компаний.

Помимо активов, связанных с торговлей зерном, у этих компаний есть и другие. Тот же Cargill в России — это не только торговля зерном, но и маслоэкстракционный завод, корма.

— Трейдеров обвиняли в том, что они получают огромные прибыли за счет российского зерна. Насколько это обоснованные обвинения?

— Огромных прибылей долгосрочно никто не получает, хотя прямо сейчас очень высокая маржа у всех экспортеров.

Трейдеры должны хорошо зарабатывать на волатильном рынке, иначе они плохие трейдеры. И это не совсем такие легкие деньги, как может показаться. Чтобы продать зерно за границу, нужно решить вопросы фрахта, страхования, платежей, определиться со страной поставки. На локальном рынке надо решить вопрос покупки зерна у фермеров, обеспечить логистику, определиться со сроками. Приемка покупателем тоже совершенно не обязательно проходит гладко. В общем, это непростой и высоко конкурентный бизнес.

Нет такого, что кто-то зарабатывает больше или меньше в этих условиях. Но большие международные компании, наверное, зарабатывали чуть больше за счет того, что они умели глобально торговать. Но не из-за того, что они выкручивают [цены] — на внутреннем рынке они покупали зерно за те же деньги, как и все остальные. В какие-то моменты, если контракт горит, могли покупать дороже.

— В документальном фильме «Зерно» было предложение создать зернового монополиста — что-то вроде «Газпрома», но на рынке зерна. Насколько это реальная идея?

— Это все-таки не вопрос ближайшего будущего, надеюсь. Но если случится — это будет серьезное ухудшение дальнейших условий ведения бизнеса в российском сельском хозяйстве, растениеводстве.

Российское растениеводство росло буквально из-за нескольких вещей: [после распада СССР] ушла плановая экономика, появилась свобода предпринимательства, право собственности на землю, ее долгосрочная аренда и свобода экспорта. В 2000-е пришли транснациональные компании, которые только усилили процесс интеграции России в мировой рынок. А сейчас мы видим совершенно ужасный обратный процесс, который в первую очередь удушает экспорт через пошлины и отчасти уход зарубежных компаний.

Проблема номер один — экспортные пошлины, из-за которых зерно продается ниже себестоимости. Если появится монополия, это будет вторая проблема. В случае с ней через буквально пару лет Россия просто перестанет что-либо экспортировать. Может, эта компания станет новым «Экспортхлебом» — в советское время была такая организация, которая импортировала зерно, потому что невозможно выращивать зерно, если оно просто убыточно. Так что это путь в ­­никуда.

— Российские производители продают зерно напрямую?

— Некоторые российские производители, вроде агрохолдинга «Степь», «Русской земли», экспортируют зерно напрямую. Производители могут продавать зерно сами, но фрахт, логистика, риски хеджирования, доставка в другую страну — все это требует экспертизы, денег, торгового финансирования, масштаба, связи с финансовыми институтами, узнаваемости на рынке и т.д. Это [торговля зерном] — бизнес, где важно иметь хорошие связи с покупателями, в первую очередь в арабском мире. Так что конкурировать с крупнейшими мультинациональными трейдерами, которые продают десятки миллионов тонн зерна в год, просто невозможно.

Доля иностранных зерновых трейдеров снижается последние семь лет. Нынешний исход — не первый, предыдущий, к которому было приковано меньше внимания, был после Крыма [в 2014 году]. Тогда активность международных компаний в России начала сокращаться: ушел [американская агрокомпания] CHS, начал сворачиваться [американская торговая компания] Bunge. Также никто из больших компаний больше не начинал или замораживал строительство терминалов — инфраструктуры для торговли — при том, что инвестировали в соседние Украину и Румынию.

— Россия в прошлом году собрала рекордный зерновой урожай. Не будет ли проблем с его экспортом после того, как зарубежные трейдеры отказались от российского зерна?

— Проблемы были, есть и, к сожалению, будут в обозримом будущем. С уходом зарубежных трейдеров это напрямую не связано — речь о постепенном ухудшении условий для российских фермеров. У вас меньше компаний, снижается конкуренция, при прочих равных вы будете получать цену несколько ниже.

Основная проблема, когда мы говорим об огромном урожае 2022 года, — беспрецедентные по мировым меркам экспортные пошлины, введенные в 2021 году, на основные зерновые, масличные. Например, по пшенице производитель теряет по 6 тысяч рублей за тонну при том, что цена может быть 9 тысяч рублей. То есть он недополучает 40% своей цены. А даже если все зарубежные экспортеры уйдут, производитель будет терять дополнительно 100 рублей [за тонну].

Это некоторое постепенное ухудшение по всем фронтам. Первое: цена покупателя (конкуренция ниже, цена ниже). Второе: как мне кажется, разрывается очередной канал связи российского рынка с мировым. Зарубежные компании — это экспертиза, знания, инвестиции, более предсказуемая деятельность по сравнению с российскими. В целом их уход — это дальнейшее ухудшение бизнес-климата, что в какой-то перспективе может вылиться в олигополию, а потом и монополию среди экспортеров. Только вывозить этому «зернопрому» будет почти нечего.