Кампания воздушных атак на российские НПЗ оказалась результативной. Каков реальный масштаб созданных проблем и как могут развиваться события? Объясняет приглашенный научный сотрудник Берлинского центра Карнеги по изучению России и Евразии Сергей Вакуленко.
В последние два месяца утренние новости сопровождал запах напалма, а звуковой дорожкой к ним можно было ставить «Полет валькирий».
С начала года украинские беспилотники атаковали 13 российских НПЗ и несколько нефтебаз. После первых двух таких атак я заметил, что пока это неудобство, которое может превратиться в проблему. На сегодняшний день ущерб, нанесенный российской нефтеперерабатывающей отрасли, еще, может быть, не проблема, но ясная угроза проблемы.
Пожалуй, это первый пример массированной, устойчивой во времени и успешной атаки украинской беспилотной авиации на российскую инфраструктуру (кроме атак нефтяной отрасли, в частности, были атаки на несколько крупных объектов металлургии). Для меня оказался определенным сюрпризом и масштаб атаки, и беспомощность российской ПВО. Не то чтобы ПВО совсем не работала — в одном из роликов можно видеть, как среди бела дня медленно летящий дрон заходит на вираж и успешно пикирует на цель под звуки непрерывной пальбы, но, как показывает этот пример, безуспешно.
Это не первые украинские атаки — в 2023 году были атаки и на Москву, но они были сродни демонстративным бомбардировкам Берлина в августе 1941 года — не причинившие особенного ущерба, хоть и заставляющие обывателей задуматься и сбивающие самоуверенность с начальников. Первые атаки на объекты промышленности производили такое же впечатление — было понятно, что для реального эффекта необходим масштаб, а способность украинской стороны создать и поддерживать такой уровень давления был не очевиден.
Многие выводы, сформулированные в начале этих атак, остаются валидными. Удары по российским НПЗ создают убытки для российских нефтяных компаний, но не наносят ущерба российскому бюджету и практически не влияют на объем российской экспортной выручки. Нужды российской армии и первоочередные нужды российской экономики в топливах могут быть покрыты производством заводов, недостижимых для украинских дронов. Атаки единичными дронами не уничтожают заводы целиком и обычно даже не уничтожают отдельные установки, но лишь повреждают их. Малый вес боевой части такого оружия компенсируется точностью попадания, но в большинстве случаев остается возможность для относительно быстрого восстановительного ремонта.
С другой стороны, стоимость дронов, даже с учетом того, что до цели доходит небольшая часть атакующего роя, в десятки, если не сотни раз ниже стоимости ликвидации причиняемого ущерба, что важно в войне на истощение. Если мощность потока дронов сохранится, российская ПВО не увеличит свою эффективность и не будут найдены какие-то иные способы обороны, Украина будет способна снижать объемы выработки на российских НПЗ быстрее, чем российские нефтяные компании будут способны их восстанавливать.
Современное развитие, дешевизна и доступность навигационной электроники (не только спутниковой навигации, но и твердотельных инерциальных систем, не требующих внешнего сигнала), появление системы связи Starlink, позволяющей, похоже, управлять беспилотниками даже с расстояния в 1000 км, общедоступность спутниковых снимков, позволяющих выбирать цели с точностью до нескольких метров, — все эти факторы, похоже, в принципе меняют пределы возможного для воздушных атак против стратегических целей на больших расстояниях.
Впрочем, 40% российской нефтепереработки находится вне досягаемости нового украинского оружия. Если предположить, что в результате атак работать будут только заводы, находящиеся в безопасности, то и этих мощностей достаточно для обеспечения потребностей страны в дизтопливе, судовом топливе и мазуте, а примерно 20–30%-ный дефицит бензина и авиационного керосина (для гражданской авиации), может быть покрыт импортом с двух крупных белорусских НПЗ, суммарная мощность которых в три с половиной раза превосходит потребности Беларуси.
На сегодняшний день размер повреждений ниже — если считать по мощности поврежденных установок, то производство товарных топлив — бензина, дизельного топлива и керосина — может снизиться на 15%. Запас по керосину и дизтопливу еще есть, а по бензину объем привычного потребления сейчас примерно равен объему сохранившегося производства.
Идеальный для украинской стороны сценарий кампании против российских НПЗ, возможно, выглядел бы как полный далее развиваемый успех украинских атак на все НПЗ в радиусе действия дальнобойных дронов, неспособность российской обороны противостоять таким атакам и в итоге практически полная остановка работы российских НПЗ в радиусе действия БПЛА, что заставило бы российские власти искать паллиативные меры по обеспечению армии и экономики нефтепродуктами. При этом российским властям пришлось бы решать несколько проблем.
Во-первых, появится дополнительная значительная нагрузка на железные дороги, которые и так уже заметно перегружены. В России есть система магистральных продуктопроводов, по которой можно доставлять дизтопливо и бензин с сибирских и уральских НПЗ на северо-запад, в центр и на юг России, но как минимум для дальнейшей дистрибуции топлив понадобится задействовать железную дорогу, как и для доставки топлива из Беларуси. Увеличение нагрузки на железные дороги может создать каскадные проблемы для других отраслей.
Во-вторых, правительству либо придется вводить нормированное распределение топлив, либо отказаться от популистских мер по поддержанию низких цен на бензин, позволить ценам вырасти и обеспечить балансировку спроса и ставшего ограниченным предложения через рост цен. Скорее всего, в такой ситуации правительство не оставит дополнительную выручку нефтяным компаниям, а введет чрезвычайные налоги.
Вынужденное снижение потребления моторных топлив и рост цены на них, возникающие проблемы с автомобильным и железнодорожным транспортом добавят проблем российской экономике, уже страдающей от недостатка и дороговизны трудовых и кредитных ресурсов. Скорее всего — это именно тот результат, на который и рассчитывают украинские стратеги.
С другой стороны, этот идеальный с точки зрения Украины сценарий может оказаться недостижим. Если присмотреться к статистике атак, то на первый взгляд кажется, что атаки затронули треть российской нефтепереработки — 13 из 37 заводов, перечисляемых в сводках Минэнерго и ЦДУ ТЭК. Но на нескольких из этих заводов атаки оказались отбиты — крупнейший в европейской части страны Киришский НПЗ под Санкт-Петербургом был безуспешно атакован дважды, была отбита атака на Ярославский НПЗ, на соседний с сильно пострадавшим Сызранским Новокуйбышевский. Небольшой Ильский НПЗ в Краснодарском крае получил пробоину в одной из двух установок первичной переработки нефти, но вернулся к прежним объемам выпуска меньше чем через две недели после атаки. Этот завод вообще выглядит непотопляемым — он уже подвергался атакам в 2023 году, но и тогда смог восстановить работу в полном объеме. Судя по сообщениям прессы, на Волгоградском НПЗ оказалась повреждена не сама установка первичной переработки, а один из идущих к ней трубопроводов — повреждение, которое может быть легко и быстро устранено.
Шесть из тринадцати так или иначе атакованных заводов не играют особенной роли в снабжении внутреннего рынка — это заводы, практически полностью работающие на экспорт, или мини-НПЗ. Из важных для внутреннего рынка заводов повреждения разной степени тяжести получили 4 — Нижегородский, Рязанский, Сызранский и Волгоградский. Это крупные заводы, два из них важны для снабжения Москвы, но это все еще не очень большая доля российской нефтепереработки, и как минимум три из них, похоже, продолжили работу, хоть и в меньшем объеме.
Интересен и выбор целей на заводах. С одной стороны, атаки по установкам первичной переработки, на первый взгляд, сразу значительно снижают выработку завода. С другой стороны, выработка ключевых продуктов, в первую очередь бензина, при этом может снижаться в меньшей мере, если бутылочное горлышко в производительности завода было на установках крекинга (а такое не редкость на российских заводах). С окончанием налогового маневра в 2024 году российские НПЗ снижали загрузку своих первичных мощностей и приводили их в соответствие с пропускной способностью вторичной переработки, конвертирующей мазут в светлые нефтепродукты. После атаки уцелевшие первичные колонны могут быть догружены, контуры вторичной переработки пострадавших заводов могут начать принимать тяжелые фракции с соседних заводов.
При этом установки первичной переработки — это хоть и громоздкие, но достаточно простые агрегаты, большинство деталей которых производятся в России российскими предприятиями и которые могут быть относительно просто отремонтированы на месте. Потеря более сложных химических реакторов вторичной переработки, систем управления, насосов и другого динамического оборудования могла бы быть куда неприятнее, но такие атаки труднее организовать: колонны первичной переработки — куда более заметная и легко идентифицируемая цель. Судя по всему, СБУ Украины, по собственному признанию, планировавшее атаки, привлекало для этого и украинских отраслевых специалистов — все крупные НПЗ бывшего СССР имеют схожие установки и технические схемы, для специалиста идентификация цели даже по снимкам на Google Maps — достаточно простая задача, а для неспециалиста многие объекты НПЗ на одно лицо. Видимо, был выбран надежный и практичный вариант атаки вместо потенциально более разрушительного.
* * *
Можно предполагать, что атаки на значимые объекты внутри России были приурочены к президентским выборам, атаки в январе были пробой тактики, а к мартовским атакам копился арсенал дронов. Если это предположение верно, интенсивность атак на НПЗ сейчас должна ослабнуть. За несколько недель станет ясно, насколько действительно сократилась выработка топлив, какие заводы смогли восстановить производство. Пока можно сказать, что атаки дронов стали значимым и материальным фактором войны не только на линии фронта, но и при атаках на тыл. Тем не менее до решающего значения им еще далеко.