«Ядерное сдерживание — ненадежный и очень опасный инструмент». Как оценивать угрозы России и что на них должен отвечать Запад

Мы продолжаем спецпроект, в котором обсуждаем с международными экспертами возможность ядерной эскалации. Война в Украине стала первым конфликтом за десятилетия, в которой ядерная держава почти напрямую угрожает противникам применением ядерного оружия. Насколько всерьез надо воспринимать эти угрозы? Чем российская ядерная политика отличается от советской? Как Запад должен реагировать на заявления Путина и что сможет сделать в случае настоящей ядерной эскалации? На эти и другие вопросы отвечает основатель проекта Russian Nuclear Forces, научный сотрудник Института проблем разоружения ООН и Принстонского университета Павел Подвиг.

Как оценивать российские ядерные угрозы

— В феврале, после того как Путин привел ядерные силы в особый режим реагирования, вы написали, что это заставляет вас нервничать. Прошло восемь месяцев, Россия напрямую перешла к угрозам применить ядерное оружие. Вы все так же нервничаете? С точки зрения дилетантской логики после поражений российской армии на поле боя риск ядерной эскалации вырос. С точки зрения профессионалов — тоже?

— Сложно сказать. В самом начале, когда военная операция только началась и были произнесены слова о готовности к применению ядерного оружия, были основания для беспокойства — никто не знал, во что все это может вылиться и насколько серьезны практические шаги, которые готово предпринять или уже предприняло российское руководство. Но по мере того, как ситуация развивалась, стало понятно, что на самом деле каких-то изменений на уровне приведения ядерных сил в состояние боевой готовности не было. С другой стороны, какой-то эффект этих заявлений все же был. С самого начала США и европейские страны очень осторожно подходили к поставкам помощи Украине. Но со временем был найден определенный баланс, вооружения стали поставляться все более серьезные, но с определенными условиями — не использовать это оружие для ударов по территории России.

При этом ядерное оружие, конечно, никуда не исчезло. Всегда существует теоретическая возможность, что мы дойдем до той черты, где его использование будет реально. На мой взгляд, мы до этой черты еще не дошли, но находимся от нее в нескольких шагах. Почему? Начнем с того, что все угрозы, которые звучали в разных кремлевских выступлениях, были направлены в адрес Запада. Основное их содержание было следующим: мы предупреждаем Запад, что не надо вмешиваться в военные действия в Украине; если он вмешается, мы будем реагировать. Ничего о намерении применить ядерное оружие против Украины и в Украине все-таки не было, даже несмотря на слова о защите территориальной целостности России. Угрозы, если их так можно назвать, были направлены в адрес тех, кто, как это было сказано, занимается ядерным шантажом и угрожает применением оружия массового поражения против России. Понятно, что не об Украине речь.

Я бы не сказал, что оснований для беспокойства совсем нет. Потому что есть очень много людей, которые говорят: надо идти вперед и не обращать внимание на ядерные угрозы. Нет, я считаю, их все же надо принимать во внимание.

Но американская разведка и разведка других стран пока не видит никаких признаков того, что ядерное вооружение транспортируют к средствам доставки. То есть сейчас все вооружение, которое теоретически может быть использовано в этом конфликте, находится в хранилищах. А перед его вероятным использованием это оружие нужно достать, привезти, например, на авиабазу, установить.

— Появились ли после 24 февраля какие-то признаки, которые увеличили вероятность того, что Россия может применить ядерное оружие?

— «Вероятность» — это неправильная концепция в этой ситуации. Тут правильнее говорить о «возможности». До 24 февраля возможность применения ядерного оружия была только теоретической — на том уровне, что пока это оружие существует, значит его могут применить. При этом понятно, что возможность применения ядерного оружия посреди ясного неба можно было исключить. Но после начала боевых действий, когда одна из сторон недвусмысленно заявляет, что в случае вмешательства Запада она будет готова нанести ядерный удар, такая возможность появилась. Но, напомню, нужно смотреть на реальные действия практического характера — пока ядерное оружие не подвезли к ракете, у вас нет возможности его использовать. Мне кажется, это разумный способ осмыслить ситуацию — насколько мы далеки от того момента, когда применение ядерного оружия может стать реальностью. И, как я уже говорил, мы к этому моменту не подошли.

— То есть пока все остается в рамках ядерного шантажа?

— Шантаж… Так работает ядерное сдерживание, это его неотъемлемая часть.

— Сейчас все опасения сводятся к тому, что Россия может применить в Украине тактическое ядерное оружие. Какую вообще роль оно играет в логике ядерного сдерживания? Как Запад должен реагировать на применение ТЯО, если оно случится?

— Теоретически, тактическое ядерное оружие могло бы быть применено для достижения каких-то военных целей на поле боя или в рамках театра военных действий. Но в реальности такого рода военных задач сегодня у ядерного оружия практически нет. В этой войне попросту не существует «подходящих» целей — нет значительных скоплений войск или, скажем, авианосных группировок. Поэтому применение даже номинально тактического ядерного оружия будет иметь стратегическую цель — переломить ход конфликта, ошеломить противника и сломать его волю к сопротивлению. Именно такая цель, например, ставилась в ходе бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в 1945 году. Но для достижения такого эффекта необходимо, чтобы масштаб поражения был действительно ошеломляющим — десятки и даже сотни тысяч человек. При этом даже какой-то демонстрационный взрыв, который сам по себе может и не причинить большого ущерба, будет не чем иным как сигналом готовности наносить удар по гражданскому населению. Я надеюсь, что любое применение ядерного оружия будет именно так и воспринято и что реакция будет соответствующая, а именно безоговорочное осуждение.

— В чем, на ваш взгляд, может состоять логика обвинений Россией Украины, что та якобы готовит грязную бомбу? Это очередной виток ядерного шантажа? Или легитимизация использования ядерного оружия?

— Сложно сказать. Я не думаю, что эти обвинения как-то связаны с попыткой легитимизировать ядерное оружие. Грязная бомба и ядерное оружие — вещи настолько разные, что даже и сравнить их сложно. К тому же, это не первое обвинение в якобы готовящейся провокации, которое Россия выдвигала за это время. Были и биолаборатории, и заявления о якобы готовящейся химической провокации. Но, как оказалось, все, что связано с радиоактивностью, воспринимается с тревогой. Так что в определенном смысле определенный психологический эффект эти обвинения имели. Но если посмотреть на то, что в этих обвинениях содержалось, то там совершенно ничего по существу нет.

— Сейчас все, кто интересуется вопросом, изучают «лестницу эскалации» Германа Кана и спорят о том, на какой ступени мы находимся. С вашей точки зрении, на какой?

— Честно вам признаюсь, я эту лестницу никогда внимательно не изучал. На мой взгляд, такие вещи наносят больше вреда, чем проясняют ситуацию. «Лестница эскалации» — это теоретическое построение, которое рассматривает ситуацию, я бы даже сказал, в людоедском контексте. Коллеги правильно замечали: если вы начинаете говорить о лестнице, то может возникнуть иллюзия, что это в вашей воле — подняться или опуститься на ступеньку, или постоять на ней и подумать, хотите вы подниматься или нет. В реальной жизни ничего такого нет.

Я думаю, надо смотреть на ситуацию и обращать внимание на конкретные действия, которые могут или не могут быть предприняты. Например, мы знаем, что ядерное оружие хранится на складах, или что эскалация конфликта возможна при участии в нем военных НАТО. Если помните, весной обсуждалась идея закрыть небо над Украиной. И специалисты правильно рассудили, что это будет шаг, который чреват непредсказуемыми последствиями.

А если вы размышляете в плоскости этих всех лестниц, тогда начинаются разговоры из серии — ваш противник поднялся на ступеньку выше, значит вам нужно за ним последовать. На практике это означает, что если Россия, не дай бог, применит ядерное оружие, значит США должны будут ответить симметричным образом, иначе они упадут с этой лестницы, потеряют какую-то часть своей credibility. Но на мой взгляд, правильным решением в этой ситуации как раз будет не отвечать даже с помощью самого обычного вооружения и, более того, еще до потенциального удара сигнализировать, что военного ответа не будет, что Запад не позволит втянуть себя в эту войну. И если вы даете понять, что этого не произойдет, это как раз и предотвращает такого рода провокации [с использованием ядерного оружия]. Так что все эти лестницы — очень вредные конструкции.

Как работает ядерное сдерживание

— Базовый принцип ядерного сдерживания понятен — боязнь взаимного уничтожения. Но это только общий принцип — есть ли какие-то механизмы, которые призваны снизить специфические риски: случайность, взаимное недоверие ядерных держав, вероятность применения ядерного оружия лидером, загнанным в угол — то, чего мир опасается сейчас?

— Строго говоря, нет. Страх перед применением ядерного оружия — неотъемлемая часть ядерного сдерживания. Сила ядерного оружия заключается в том, что оно способно убить гигантское количество людей за очень короткое время. Никакой другой миссии на самом деле у него нет. Какие-то попытки оправдать ядерное оружие, сказав, например, что у нас есть тактическое оружие, которое мы можем применить на поле боя против танковой колонны, — это все, как говорится, в пользу бедных. Люди с самого начала пытались придумать какие-то задачи для ядерного оружия, которые не были бы связаны с убийством сотен тысяч, а может быть, миллионов людей. Но ничего хорошего придумать не получилось. Применять ядерное оружие на поле боя особого смысла нет. Поэтому вы либо можете ударить им по городу, либо показать готовность сделать это.

Вы спрашиваете, какие существуют меры сдерживания и противовесы. В общем-то особо никаких, кроме понимания, к чему приведет применения ядерного оружия. И это понимание предотвращало его использование в реальном конфликте. Надеюсь, что предотвратит и в дальнейшем.

— А какие-то специфические механизмы на международном уровне, которые ограничивают правителя ядерной державы именно от «ядерного самодурства»?

— Нет, ничего такого не существует. На мой взгляд, единственный существующий механизм — это нравственный закон внутри нас. Я надеюсь, что все-таки хладнокровное убийство десятков или сотен тысяч человек — это действие, которое не встретит понимания ни у кого. Поэтому мне представляются опасными разговоры о применении тактического ядерного оружия, его демонстрации и так далее. Эти разговоры уводят в сторону от того, что любое его применение будет означать готовность к массовому убийству. Отношение к этому должно быть соответствующим. Поэтому, когда люди говорят, что Россия применит ядерное оружие при угрозе потери Крыма, я отвечаю, что надо понимать, о каком сопоставлении идет речь: на одной чаше весов Крым, а на другой не просто какое-то применение ядерного оружия, а убийство десятков тысяч людей.

Конечно, есть договор о нераспространении ядерного оружия. Но его основная идея — в легитимности ЯО, в том, что какие-то страны могут им обладать, а какие-то нет. Это сильно отличает этот документ от Конвенции по запрещению химического оружия, которая говорит, что ни у кого его не должно быть. Аналог Конвенции — Договор о запрещении ядерного оружия, который вступил в силу в прошлом году. Его подписали почти 100 стран, но среди них нет ни одного ядерного государства.

Не так давно в Вене прошла первая встреча стран-участниц договора, где было принято заявление о безоговорочном осуждении любых угроз применения ядерного оружия. На мой взгляд, такая позиция — это как раз и есть нравственный закон, который по идее может предотвратить использование ЯО. То есть нужно создать ситуацию, в которой ни у кого рука не поднимется это сделать.

— Каковы принципы политики ядерного сдерживания России? Ситуации, в которых РФ может применить ядерное оружие, в российских военной и ядерной доктрине сформулированы относительно широко и допускают разные трактовки.

— Определенность в таких документах в каком-то смысле даже вредна. Ядерное сдерживание — это ваша способность нанести по противнику удар такой силы, что он аннулирует любые возможное выгоды от агрессии. Например, в «Основах государственной политики в области ядерного сдерживания» 2020 года говорится, что если Россия зафиксирует ракетную атаку по своей территории или какие-то действия, которые ставят под угрозу функционирование сил ядерного сдерживания, то она вправе применить ядерное оружие. А как это действует на практике — никто не знает. В военной доктрине совершенно определенно сказано, что Россия может применить ядерное оружие либо в ответ на ядерное нападение, либо в ответ на агрессию с применением обычных средств, которая поставит под угрозу само существование государства. Понятно, что тут есть простор для толкования: например, поставка Украине тяжелых гаубиц — создает угрозу существования России? Неопределенность создана намеренно, потому что без нее бы ничего не работало. Даже ядерный удар по территории России только создает условия, в которых страна может рассмотреть ответный удар, никакого автоматизма тут нет.

— Как политика ядерного сдерживания России и процедура принятия решения о ядерном ударе отличаются от того, что было в СССР 1970-х-80-х? Упрощая, Путину проще нажать ядерную кнопку, чем Брежневу или Андропову, как политически, так и технически?

— Советский Союз начиная где-то с 1970-х годов строил свои стратегические силы в расчете исключительно на ответный удар. Собственно, и возможности нанесения сколько-нибудь эффективного обезоруживающего удара по США у советских стратегических сил не было. Соответствующим образом была построена и система боевого управления ядерными силами — она позволяла обеспечить ответный удар даже в самых крайних случаях поражения руководства. Кроме этого, создатели системы, конечно, проследили за тем, чтобы генеральный секретарь ЦК КПСС не был единственным человеком, в руках которого находится решение об ударе.

На уровне нестратегических сил ситуация была другая, но тогда, как и сейчас, эти вооружения не были развернуты, и для их приведения в боевую готовность требовалось привести войска в состояние повышенной боевой готовности. Это процедура довольно сложная и, понятно, что такого рода решение принималось бы не единолично. Кроме этого, в советское время вполне справедливо считалось, что ситуации, в которой может пойти речь о применении ядерного оружия, будет предшествовать достаточно серьезный кризис.

Вполне возможно, что в части стратегических сил сегодняшняя российская система выдачи приказа на применение отличается от советской в сторону большей централизации. Вполне возможно, что в определенных ситуациях президент может единолично отдать приказ. Точно мы не знаем. Но я полагаю, что основные принципы, заложенные в советское время, сохранились и сегодня. В частности, такой приказ может быть отдан только в ответ на обнаружение реального нападения на Россию — возможно даже, что только после того, как будут зарегистрированы реальные ядерные взрывы на ее территории. При этом, скорее всего, сохраняется и возможность первого удара, но в этом случае президент вряд ли сможет отдать его в одиночку. В процессы отдачи приказа и его выполнения будет вовлечено довольно большое количество людей. То же касается и нестратегических вооружений — прежде, чем они могут быть применены, войска должны быть приведены в состояние повышенной боевой готовности. Здесь ситуация вряд ли изменилась.

— К моменту начала войны в Украине часть ядерных договоров между Россией и США была разорвана или перестала действовать. Это как-то повлияло на баланс ядерных держав? Можно ли сказать, что архитектура ядерного сдерживания по состоянию на 23 февраля 2022 года была нарушена, или по большому счету она оставалась неизменной?

— Непосредственного влияния на баланс ядерных сил это не оказало. Пражский договор СНВ-III (договор между Россией и США, устанавливающий меры по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений. — The Bell) все еще действует, но он касается только стратегических сил. Там ничего не поменялось. Договор о ликвидации ракет меньшей и средней дальности прекратил свое существование к 2019 году, поэтому ракеты, которые этим договором запрещались, развернуть никто еще не успел. Понятно, что прекращение действия всех этих договоров создавало атмосферу, в которой риторика со стороны России, которую мы видим сейчас, стала возможной. Но на самом деле количественный баланс, мне кажется, неважен. Какая разница, сколько у России стратегических боезарядов — двести или две тысячи.

Чем может и должен отвечать Запад

— Какой, на ваш взгляд, должна быть логика реагирования НАТО на заявления Владимира Путина о вероятном применении ядерного оружия? Официально у альянса до сих пор нет определенной позиции по этому вопросу, в кулуарах чиновники НАТО говорят о «физическом ответе», что не делает ситуацию понятнее.

— Очень опасно загонять себя в угол и говорить: вот здесь красная черта, и если вы ее переступите, тогда на вас все обрушится. Потом может оказаться, что эта красная черта несоизмерима с ответом. Это называется commitment trap (ловушка обязательств). Поэтому все стараются всегда использовать обтекаемые формулировки.

Я совершенно убежден, что наиболее разумная стратегия для Запада — это исключить прямое военное вмешательство. Варианты ответного удара по российским частям с помощью обычного вооружения приведут к тому, что Запад втянется в эту войну. И тогда угрозы применения ядерного оружия Россией будут гораздо более убедительны. Превентивное заявление, что Запад не будет применять ядерное оружие, не будет втягиваться в этот конфликт, может тем самым предотвратить мысли об использовании ядерного оружия со стороны России. Потому что страна сейчас воюет с Украиной, которая, кстати, не является ядерным государством, поэтому опасности применения ядерного оружия тут нет.

— Вы много говорите о том, что главный принцип действия для Запад сейчас — не угрожать России ответным ударом, а делегитимизировать и пытаться предотвратить применение ядерного оружия как такового. Но в дилетантском понимании это как раз и есть главный принцип сдерживания — угроза ответного удара. Как иначе должна работать эта делегитимизация?

— Если применение ядерного оружия — это сигнал о готовности убивать десятки или сотни тысяч людей, то угроза эскалации, то есть ответного ядерного удара, будет точно таким же сигналом. Да, в принципе, ядерное сдерживание так и работает. В конечном итоге оно сводится к определенного рода состязанию в том, кто сможет продемонстрировать готовность и возможность убить больше людей, чем его противник. И я не думаю, что ввязываться в подобного рода состязание будет разумным ответом с любой точки зрения, моральной или практической.

— Пример такой реакции — заявление Эмманюэля Макрона о том, что Франция не будет давать ядерного ответа в случае применения Россией ядерного оружия в Украине. Во Франции это заявление вызвало много критики. На ваш взгляд, это правильное поведение?

— Да, я считаю, что Макрон поступил совершенно правильно, переложив ответственность за любое решение о применении ядерного оружия на Россию. На мой взгляд, и США и Великобритания должны последовать его примеру и публично исключить возможность применения ими ядерного оружия. Тем более, что неофициально такого рода заверения периодически делаются. Отсутствие четкой публичной позиции США, исключающей применение ядерного оружия, позволяет России ссылаться на некие исходящие с Запада угрозы и тем самым легитимизирует угрозы российские.

— Предположим, Россия все-таки применит ядерное оружие в каком-то виде. Как это изменит всю структуру ядерного сдерживания, основная идея которого заключается в наличии оружия, а не его применении, как гаранта безопасности?

— Я думаю, что даже если дело не дойдет до применения ядерного оружия (а я надеюсь, что до этого не дойдет), нынешняя ситуация показывает, что ядерное сдерживание — это весьма ненадежный и очень опасный инструмент, который не может обеспечить безопасность. Я надеюсь, что эта война даст началу процессу переоценки роли ядерного оружия, который в итоге приведет к отказу от него. Но можно точно сказать, что это будет сложный процесс.