«России придется предлагать покупателям еще большую скидку». Как будут работать нефтяное эмбарго и потолок цен

На этой неделе вступили в силу самые жесткие и инновационные нефтяные санкции: с 5 декабря заработало полное эмбарго на поставки нефти из России в ЕС, а за несколько дней до этого западные страны согласовали потолок цен на российскую нефть — чтобы Москва не смогла компенсировать потери за счет роста мировых цен. Такие механизме на нефтяном рынке еще не работали никогда в истории. Мы попросили директора Института энергетики и финансов Марселя Салихова объяснить, как они будут работать.

— С 5 декабря вступило в силу эмбарго на поставки российской нефти в ЕС, а одновременно страны G7 и Евросоюза ввели для российской нефти ценовой потолок. Как соотносятся эти две сущности? Как они будут работать вместе?

— Здесь надо понимать хронологию. Весной западные страны постепенно вводили эмбарго на российскую нефть. Сначала его ввели Канада, США и Великобритания, которые в принципе покупали у России нефть и нефтепродукты, но очень немного. Потом о своем эмбарго договорились страны ЕС, именно оно вступает в силу сейчас. Это была основная идея, которую западные страны реализовывали в отношении российского нефтегаза, — что нужно вводить эмбарго.

Но уже к лету стало понятно, что эта идея не очень хорошо работает. Добыча нефти в России и экспорт после первого шока более-менее восстановились. Если в апреле добыча нефти была -8% к февралю, то уже летом спад сократился до -3%.

Западные страны увидели, что эмбарго — это не очень эффективный инструмент, потому что спад продаж для России компенсируется ростом цен: условно, при сокращении на 3% цены выросли на 20%, и приток валюты в Россию не сокращается, а увеличивается. При этом страдают сами страны, которые вводят эмбарго, — им приходится платить больше, а в Европе еще и обсуждаются громкие цифры, например, сколько миллиардов евро Германия заплатила России. Поэтому стали обсуждаться идеи не то что более сложного, но другого механизма, который должен был ограничить поступление валюты в Россию.

Было две идеи. Первая — введение некой специальной пошлины на российскую нефть для импортеров. Поступления от нее могли быть использованы, чтобы снизить цены для конечных потребителей или на другие похожие цели. И вторая идея — про потолок цен (price cap). За счет ограничения предельной стоимости российской нефти он должен изменить нынешнюю ситуацию, при которой в результате введения эмбарго растут цены, и Россия все равно зарабатывает больше. Европейское эмбарго утвердили в начале лета, а ценовой потолок начали обсуждать в августе.

Была некоторая неопределенность, связанная с тем, как эти два ограничения — эмбарго ЕС и потолок цен — будут сосуществовать. Здесь могли быть разные варианты. Теоретически ЕС мог бы отказаться от идеи эмбарго и продолжить покупать российскую нефть, но по цене не выше оговоренной. Но в итоге решили вводить и эмбарго, и ценовой потолок. И мне кажется, что такое построение в значительной степени убивает саму идею price cap.

— Почему?

— Все страны, которые вводят price cap, — G7, ЕС и Австралия — уже ввели или вводят эмбарго на покупку российской нефти. То есть идея состоит в том, чтобы эффективно контролировать торговлю России с третьими странами, допустим, с Индией. Это по определению будет довольно сложно: две стороны о чем-то договорились, а тут приходит третья и оказывает давление, чтобы они торговали по какой-то определенной цене.

Контролировать это предлагается через страхование, потому что 90% рынка морского страхования танкеров — это британские компании. Но это сейчас так. Страхование — это тоже такой инструмент, который можно модифицировать. Россия и Индия могут договориться, что Индия примет российское страховое покрытие, по которому, допустим, будут даны госгарантии. Наверное, это можно сделать. То есть это важный аспект, но не настолько критически важный, что вся торговля остановится, если британские компании не станут ее страховать.

— Насколько вообще концепция ценового потолка будет работающей и решит ли она две главные задачи — уберечь рынок от резкого взлета цен и снизить российские валютные доходы? Были ли у этой идеи лучшие, на ваш взгляд, альтернативы?

— Идея не очень хорошая с точки зрения имплементации. Непонятно, как это [соблюдение price cap] контролировать. Похоже, западные страны тоже это не понимают. И отчасти поэтому вводится по сути потолок цен $60 за баррель, который находится на уровне текущей цены. Стратегия пока такая — «мы не очень понимаем, на что это повлияет, но давайте что-то примем и будем думать дальше».

Если рассматривать этот вопрос с точки зрения экономиста, каким должен быть price cap? Цена на нефть, которую продает Россия, складывается из себестоимости добычи, транспортировки и ренты (налоги плюс прибыль нефтяных компаний). Цена price cap должна быть такой, чтобы покрывать себестоимость производства и оставлять небольшую, допустим, прибыль — ведь идея в том, чтобы лишить государство большей части ренты. Но это будет работать, только если все присоединятся к соглашению о ценовом потолке. Если Китай, Индия и какие-то другие страны не присоединятся, потолок работать не будет. Ведь нефтяной рынок все равно глобальный.

Кроме того, любые ограничения будут работать, только если для выпадающей российской нефти есть какое-то замещение. Если кто-то хочет ограничить поставки из России на 1 млн баррелей в сутки, это можно сделать, только если кто-то другой увеличит свои поставки на такой же объем. Если вы в одном месте убираете часть предложения (причем неважно, где это происходит — в Европе, Америке), цена [на нефть] начинает расти. Это из учебника экономики — сдвигаем кривую предложения в сторону, цена растет. Нужно, чтобы предложение не изменилось.

— Если бы ЕС не договорился о ценовом потолке до 5 декабря, а европейское эмбарго вступило в силу в полной мере, каких ценовых потрясений на нефтяном рынке можно было бы ждать?

— С точки зрения предложения это должно способствовать росту цен — у России появляются дополнительные издержки на то, чтобы куда-то нефть перекидывать, у Европы — дополнительные издержки на то, чтобы находить альтернативу с Ближнего Востока, Африки.

Но реакция рынка на новости об эмбарго и ценовом потолке на российскую нефть довольно слабая. Мне кажется, что сейчас определяющие для цены — факторы, связанные не с предложением, а со спросом. Например, если будет серьезная рецессия в мировой экономике в следующем году, будет страдать спрос. Это означает, что цены скорее будут снижаться, чем расти.

— ЕС согласовал ценовой потолок на уровне $60 за баррель. Можно ли оценить, на сколько такой уровень может снизить годовую выручку России от экспорта нефти? Если исходить из оценки МЭА, по которой в результате эмбарго Россия будет вынуждена сократить добычу на 2 млн баррелей в сутки.

— Грубо говоря, где-то на $20 млрд. Это не какие-то огромные потери, из-за которых остановится экспорт, а бюджет лишится половины доходов. Но мы не знаем, как потолок будет имплементироваться. Может быть, продавцы и покупатели совместно найдут эффективные способы обходить его.

— Как, на ваш взгляд, будут действовать после утверждения потолка азиатские покупатели российской нефти? Будут ли они соблюдать потолок?

— Как показывает практика предыдущих санкций, всегда находится определенного рода баланс. С одной стороны, допустим, китайские компании не хотят попадать под санкции, но, с другой стороны, не хотят по политическим соображениям отказываться от выгодных сделок. Так было с попавшей под санкции Венесуэлой: формально китайские госкомпании не покупают венесуэльскую нефть. Но они покупают малайзийскую нефть, которую фактически Венесуэла довозит до Малайзии, как-то там ее смешивает, потом ее покупают китайские компании. Все это понимают. И США, я думаю, тоже это понимают.

Так же и сейчас с российской нефтью. Допустим, Индии сейчас супервыгодно покупать российскую нефть со скидкой и зарабатывать на этом. Для Индии мы зарабатываем миллиарды долларов. Почему они должны отказываться от этого?

Поэтому как раз я думаю, что основные эффекты будут состоять в том, что России придется предлагать еще большую скидку, потому что покупатели [Китай и Индия] будут говорить: ну, вы же понимаете, у нас дополнительные риски. Недавно была новость о том, что Пакистан попросил у России продавать нефть со скидкой 30–40%. Россия отказала. Будет такая игра — просто так отказываться никто не будет, люди будут хотеть заработать на сложившейся ситуации. И России придется давать чуть больше, нести дополнительные издержки.

— Это будет скидка к ценовому потолку, который сейчас обсуждается?

— На самом деле мы не знаем, какие там предоставляются скидки. Есть котировки Urals, можно оценивать размер скидки в виде спреда Urals к североморской Brent — насколько Urals дешевле. Условно говоря, на такую скидку ты можешь рассчитывать по умолчанию, а можешь попросить больше. Фактически условия сделок конфиденциальны, их люди не раскрывают, а особенно сейчас. Скидки на самом деле не катастрофические. Если посмотреть на спреды, допустим, по углю, они сейчас составляют 50–60%. То есть российский уголь торгуется на 50–60% дешевле, чем австралийский. Угольным компаниям от этого плохо, но как-то живут.

— Могут ли Россия и покупатели выработать работающие механизмы страхования нефтяных сделок и грузов без участия европейских компаний — с российскими страховщиками или какими-то другими? В чем минусы таких схем? Насколько сильно это повысит издержки при сделках?

— Все уже давным-давно договорились, что нужно страховать стоимость судна и стоимость груза. Если что-то произойдет с судном или грузом, есть страховая компания, которая возместит ущерб. Это означает, что стоимость всего морского экспорта подлежит страхованию. То есть должны быть компании, которые возьмут на себя риск всего объема. Это сотни миллиардов долларов, большие деньги. Рынок устроен таким образом, что ни одна страховая компания, даже самая крупная, не может брать на себя подобные риски. Поэтому цепочка состоит из страховых компаний и перестраховочных, которые как бы берут часть риска у страховых компаний.

Так как российские страховые компании в целом все небольшие, то они не могут и никогда не могли брать на себя подобные риски, потому что это ответственность своим капиталом, а капитал у них не очень большой. Они в любом случае должны перекидывать этот риск, перестраховывать его у кого-то другого — у крупных западных компаний.

В условиях санкций понятно, что это риск. Поэтому Россия создала «Российскую национальную перестраховочную компанию» (РНПК) — чтобы российские страховые компании могли перестраховывать риск не у западных финансовых групп, а у своей госкомпании. Центральный банк дал ей денег в капитал, чтобы РНПК хватало лимитов.

Кроме того, государство в принципе может предоставить госгарантии — в этом случае, если что-то произойдет с грузом, с танкером и так далее, то несколько миллиардов долларов Россия заплатит как государство. Если это устроит Индию, Китай, других покупателей… Им по большому счету без разницы, кто выплатит страховку — какая-нибудь британская компания или Россия.

Прецеденты уже были — государственное страхование делала Япония, когда покупала иранскую нефть вопреки санкциям США, и это работало. Понятно, что нужно договариваться, кто-то согласится, кто-то не согласится. Но вся торговля, повторю, не остановится из-за того, что британские страховые компании перестанут оказывать подобные услуги. Альтернативы есть.

— А как будет действовать Россия в условиях ценового потолка? Вице-премьер Александр Новак каждую неделю заявляет, что Россия не будет продавать нефть на условиях ценового потолка, а будет сокращать добычу. Это блеф или Россия может себе это позволить?

— Здесь каждый ведет свою игру. С точки зрения России, когда Новак регулярно заявляет, что Россия не будет продавать нефть никому, кто присоединится к потолку, это вербальные интервенции. И мы видим, что и Индия, и Китай не присоединились — значит, это работает.

На самом деле единственный вопрос — это поставки с Сахалина в Японию. Все остальные участники «клуба price cap» по сути ввели эмбарго. Россия официально не продает нефть по морю ни в ЕС, ни в США, ни в Канаду, ни в Австралию. А Япония покупает, и японское министерство торговли договорилось с Минфином США, что поставки с Сахалина в адрес японских компаний исключены из механизма price cap. То есть Япония не будет отказываться от этих поставок. Возникает вопрос – что будет делать Россия: обрезать поставки, как обещал Новак, или нет. Но, судя по тому, что у нас никто не говорит об этом среди официальных лиц, не грозит кулаком и так далее, это просто по-тихому спустят на тормозах.

— Американцы приводят аргумент против слов Новака: слишком резкое сокращение добычи нанесет необратимый ущерб российским месторождениям. Это правда? Какова та планка, после которой произойдет этот необратимый ущерб?

— Я думаю, что это преувеличение. В 2020 году [в начале пандемии] Россия сокращала добычу, тогда была куча вопросов и разговоров, что ее будет невозможно восстановить. Но, как показала практика в 2021 году, хоть проблемы и были, но добыча медленно восстанавливалась. И сейчас проблемы будут, возможно, часть месторождений, которая будет закрыта, не будет возвращаться обратно. Но с точки зрения российской нефтяной промышленности основные проблемы связаны с экспортом — куда продавать? А добыча выступает в какой-то степени следствием проблем со сбытом.

— С учетом непредсказуемости и многофакторности нынешней ситуации, сможет ли ОПЕК+ регулировать цены по своему усмотрению после вступления в силу эмбарго и введения потолка?

— Я думаю, что в последние годы ОПЕК мало на что влияет. Это больше управление ожиданиями: как бы есть некий регулятор рынка, который готов действовать, но это больше психологическая поддержка. Сейчас квоты ОПЕК+ на 3 млн баррелей в сутки больше, чем добыча. Фактически все страны, кроме Саудовской Аравии, ОАЭ и России, добывают по максимуму. Если поднять им квоты, эти страны не будут добывать больше. Когда в октябре ОПЕК объявила, что сократит квоты на добычу нефти на 2 миллиона баррелей в день, это был некий сигнал, что организация выступает против потолка цен, что она солидаризируется с Россией и готова оказывать ей определенную поддержку. ОПЕК — это картель производителей, понятно, что ему не нравится формирование картеля потребителей, каковой по сути представляет собой «клуб price cap».

Кто реально может сократить добычу — это Саудовская Аравия, Эмираты. В ноябре они уже приступили к такому сокращению. Это будет означать, что они готовы не на словах поддержать Россию, а понести определенные издержки во имя борьбы с потолком цен. Тогда будет понятно, что для западных стран вводить механизмы вроде потолка цен будет еще сложнее.

— Насколько сейчас выглядит прочным сам по себе нефтяной союз между Россией и СА? Идея ценового потолка, которая не нравится арабским странам, его укрепила?

— У России и Саудовской Аравии есть долгосрочное совпадение интересов, но в какие-то периоды времени дружба может разладиться. И 2020 год это показывает: тогда у стран были разные представления о том, как действовать во время пандемии. Саудиты считали, что надо резко сокращать добычу, а Россия была уверена, что ковид — это не страшно, поэтому можно ничего не делать. Как показала практика, позиция саудитов была более релевантной. Месяц поругались, потом Россия признала, что была неправа, продолжили дружить дальше. Сейчас идея ценового потолка определенно укрепила союз двух стран. Какая-то общая угроза, естественно, сплачивает. Дружба стала сильнее.