«Политические амбиции Пригожина были очевидны – и его нужно было устранить». Политолог Григорий Голосов – о военном мятеже и его последствиях

Ровно неделю назад начался мятеж основателя ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина, продлившийся почти сутки. За это время наемники захватили военные объекты в Ростове-на-Дону и Воронеже и приблизились к Москве. Тем не менее, активных столкновений удалось избежать: Пригожина по договоренности с Владимиром Путиным и Александром Лукашенко отправили в «ссылку» в Белоруссию вместе с некоторыми из его наемников.

Мог ли этот мятеж привести к настоящему военному перевороту? Расколол ли он элиты? И почему Путин не мог устранить Пригожина раньше? На эти вопросы ответил политолог, доктор политических наук Григорий Голосов.

— Сразу после мятежа западные эксперты более-менее дружно объявили, что режиму Путина нанесен сокрушительный удар. Так ли это на самом деле?

Я не знаю, почему пишут, что режима Путину был «нанесен сокрушительный удар». В действительности Путин сравнительно легко решил серьезную проблему, наличие которой он осознавал уже давно — это проблема Пригожина. Неясно, как иначе Путин добился бы того, чтобы силы «Вагнера» подчинялись минобороны, а эта цель явно стояла перед российскими властями.

Как Пригожин найдет себе новое место в мире? Это открытый вопрос. Но факт состоит в том, что те, кто поддержал мятеж, не будут пользоваться таким доверием Путина, как раньше (если они им пользовались). И в целом российский президент скорее укрепил свой контроль над силовыми структурами вследствие последних событий.

— В России долгие годы было принято рассуждать о некоей борьбе элит, войне башен и т.д. При этом внешние проявления этой борьбы широкой публике никогда не демонстрировались. Мятеж Пригожина — это оно и есть? Или Пригожин — это случайный элемент, маргинал, чьи действия не отражают процессы в российских элитах?

Большая часть того, что говорилось о «башнях Кремля» — это фантазии. Что касается действий Пригожина, то понятно, что он стоял достаточно далеко от основной массы российского правящего класса, не пользовался его широким доверием. И, более того, прямо указывал на то, что у него с этим классом существуют серьезные противоречия. Поэтому разве что в очень широком смысле можно интерпретировать действия Пригожина как проявление того, что обычно называют в российской публицистике «расколом элит». Что, кстати, к первоначальному значению термина вообще никакого отношения не имеет.

— А какое первоначальное значение?

Раскол элит – это термин одной из теорий демократизации, так называемой транзитологии, относящийся к ситуациям, когда в рядах правящего класса выделяются так называемые ястребы, которые против демократизации, и голуби, которые за нее. Ничего подобного в России не было, поскольку не было демократизации как таковой.

— Многих наблюдателей предшествующие мятежу месяцы волновал вопрос: почему Пригожина просто не заткнут? Почему ему разрешают материть главу Минобороны, главу Генштаба на широкую аудиторию? И значит ли это, что ситуация выходит из-под контроля Кремля? Выходит, значило?

Это довольно наивный вопрос, учитывая ту колоссальную роль, которую играла ЧВК «Вагнер» на поле боя до самого последнего времени. Как можно было устранить «Вагнер», если, по сути, наемники взяли Бахмут. И это была решающая битва предыдущего этапа боевых действий.

В том-то и дело, что для Путина Пригожин стал проблемой, потому что устранить его было невозможно. Но устранить было нужно, потому что его политические амбиции стали очевидны.

— Как они проявлялись?

Пригожин стремился стать публичной политической фигурой. Он сформулировал политические тезисы сугубо популистского плана — власть неэффективна, потому что правящий класс неэффективен, коррумпирован и не способен заботиться об интересах народа и государства. Это базовый конструкт популизма, на выборах такая позиция работает. Я не думаю, что в ближайших планах Пригожина было участие в каких-то выборах. Но то, что он уже начал формировать себе репутацию не просто как эффективный руководитель военной структуры, но и как публичный политик, было совершенно ясно.

И я полагаю, что это осознавалось Путиным как часть комплекса проблем, который был связан с неполной лояльностью Пригожина. Но эта проблема с точки зрения Путина (и по моему мнению) решена.

Сейчас все то, что принадлежит Пригожину в России, выводят из страны. Этот процесс выхода означает, что до тех пор, пока у Путина в руках остаются рычаги контроля, у Пригожина нет перспективы на то, чтобы стать публичной российской политической фигурой. Если ситуация кардинальным образом изменится, если Пригожин к тому времени будет жив и захочет дальше разрабатывать тот политический капитал, который он заработал за последние месяцы, у него могут появиться вполне реальные перспективы. Его политический капитал не то, чтобы большой, но, скажем так, способен к довольно быстрому росту в определенных контекстах.

— Как вам кажется, какая была конечная цель у Пригожина? И почему ее не удалось достичь?

Пригожин прямо говорил, что его цель - сменить руководство министерства обороны. Я ему верю. Понятно, что если бы Пригожину удалось добиться этой цели, его влияние не только на военный истеблишмент, но и на Путина, колоссально возросло бы: люди, пришедшие на смену Шойгу и Герасимову, пользовались бы большим расположением со стороны Пригожина и меньше контролировались бы президентом.

Но именно поэтому Путин не шел на такие варианты. Вероятно, он осознает недостаточно высокую эффективность Шойгу и Герасимова, но рассматривает их как лоялистов, на которых он полностью может положиться. Именно поэтому, полагаю, для него варианты с отставкой Шойгу и Герасимова были совершенно неприемлемыми.

— Широко распространенное мнение о Путине — он «не прощает предательства». Значит ли это, что в покое Пригожина не оставят?

Как только Путин сочтет, что обязательства, которые он на себя принял, выполнены, а вопросы, связанные с деятельностью ЧВК «Вагнер» в России и за ее пределами, решены, настанет момент, когда российский президент будет считать, что отныне может поступать по отношению к Пригожину по своему усмотрению. И тогда я вполне допускаю, что ему будут мстить. Но Пригожин — это человек, который может позаботиться о своей безопасности. Поэтому, что с ним будет дальше, — отдельный вопрос.

— Последуют ли теперь какие-то чистки?

Возможно, некоторых офицеров среднего и даже выше среднего звена сменят. Но если бы были перестановки в высшем эшелоне военных, это означало бы, что Пригожин добился своей цели. Поэтому таких перестановок я не ожидаю.

— На Западе популярно мнение, что Путину будет трудно, если не невозможно, восстановить свой имидж среди россиян. Что вы об этом думаете?

Среди политизированной публики возникло представление о слабости нынешнего политического руководства России. Но это представление возникало и раньше. Оно культивировалось такими влиятельными блогерами, как Гиркин-Стрелков, и в целом в провоенном сообществе. Довольно широко был распространен скепсис по отношению к методам ведения военной операции. Этот скепсис проецировался на общее представление об эффективности российской власти.

Вероятно, этот скепсис [после мятежа] несколько усилился. Но нужно понимать, что сейчас речь идет о сравнительно небольшой группе весьма политизированных граждан. Конечно, есть и другая группа граждан, которая давно не поддерживает Путина и всегда относилась к его руководству скептически. Я полагаю, что численно она больше, чем «турбопатриоты». Но по отношению к этой группе людей, которые Путина никогда не поддерживали, точно ничего не изменилось: не поддерживали раньше, не поддерживают сейчас.

— Всенародной поддержки Путина во время мятежа тоже заметно не было. Организовывать поддержку бюджетников по традиции пришлось из Кремля. Что это значит? Что поддержка Путина сильно преувеличена?

В России никогда не было такой политической поддержки Путина, которая могла бы вылиться в какое-то политическое действие. Это вытекает из природы российского режима как демобилизационного. Было бы странно, если бы люди совершенно спонтанно начали выходить на улицы и требовать подавления мятежа, выражать свою поддержку Путину. Для массовых действий нужны организационные механизмы. А российский политический режим устроен так, что независимо от того, пользуется Путин поддержкой или нет, такого рода проявление поддержки невозможно.

— Какие выводы вообще россияне могут сделать по итогам мятежа? И пошатнет ли это позиции власти?

Подавляющее большинство граждан России сделали, я бы предположил, вывод: обошлось и хорошо. Вот и все, что для основной массы населения стало ясно из этих событий. Думаю, многие [россияне] осознали эти события как угрозу, в особенности жители Москвы. Но раз все обошлось, то и прекрасно.

— А что элиты? Произойдет ли их раскол или сплочение вокруг Путина?

В рядах правящего класса уже давно распространено широкое негативное отношение к действиям Путина. Если выражаться популярным языком, большинство людей, принадлежащих к российскому правящему классу, понимают, что Путин их подставил.

Какой вывод они из этого делают? В большинстве, я предполагаю, они склоняются к тому, что Путин создал для них проблемы. Но разрешить эти проблемы, по их мнению, будет все еще легче с участием Путина, с сохранением его у власти. И они верят, что это все еще возможно. Путин, естественно, всячески стимулирует эту их веру.

— Какой сейчас главный вызов Путина?

Главный вызов связан с тем, чтобы как-то выйти из ситуации, которую он устроил в феврале прошлого года. Вероятно, на этом фоне Путин уделяет некоторое внимание нарастанию недовольство в рядах правящего класса, подталкивает свои силовые структуры к тому, чтобы по возможности пресекать проявления недовольства, если они появятся.

— В своей речи Путин обвинил именно Запад в организации мятежа. В чем логика этих обвинений, когда мы прекрасно знаем, кто именно его организовывал и был главным лицом «марша справедливости»?

Ну, здесь нет никакой логики. Это обычный риторический прием: во всем плохом, что происходит в России, виноват Запад.

— Есть мнение, что, возможно, самым большим унижением для Путина стала необходимость положиться на посредничество Александра Лукашенко. Какие роли они сейчас играют по отношению друг к другу?

Не думаю, что Путин считает это унижением. Он уже давно рассматривает Лукашенко как младшего партнера. Если младший партнер может помочь старшему в решении вопросов, это с точки зрения российской деловой и политической логики совершенно нормальное явление. И тут ничего не изменилось во взаимоотношениях между Путиным и Лукашенко.

Лукашенко оказал Путину важную услугу и, возможно, теперь считает, что российский президент обязан ему. Но баланс взаимоотношений никак не изменился. Это отношения неравноправного партнерства, в котором Путин играет ведущую роль.

— За военный мятеж и за убитых во время него летчиков никто не понес наказания. На ваш взгляд, почему власть отказалась от задержаний, уголовных дел и т.д.?

В силу какого-то комплекса обстоятельств, который нам в точности неизвестен, Путин решил держать свое слово, которое он дал Пригожину. Оно предполагало снятие с него обвинений и разрешение на эвакуацию в Беларусь самого Пригожина и еще какой-то части его людей. Но это то, что нам известно.

Возможно, Пригожин получил дополнительные гарантии под какие-то конкретные действия. Но факт состоит в том, что Путин просто-напросто исполняет свое слово, и это находится совершенно за рамками правовой логики, на которую вы указываете. Это сугубо политические действия. То, что система правоприменения и вообще охрана правопорядка в России давно политизирована, — это секрет Полишинеля. Сейчас мы видим дополнительное подтверждение того, что политические соображения могут значительно преобладать над правовыми.

— Вы еще до мятежа писали, что военный бунт — это один из сценариев будущего России. Как вам кажется сейчас, он все еще остается? Или сейчас гайки закрутят и других таких попыток в обозримой перспективе не будет?

О том, что будет военный бунт, я не писал. Хотя чтобы предвидеть возможность каких-то радикальных действий со стороны Пригожина, не нужно было быть пророком. Просто к слову не пришлось.

Что касается перспективы усиления силовой составляющей в российской политике, то она вытекает из динамики развития политического режима, который в условиях войны должен все больше и больше полагаться на вооруженные силы и силовые аппараты. И если страна вступает в такую динамику, это в целом повышает возможность военного переворота.

Но какого? Это отдельный вопрос, обусловленный уже динамикой самого режима. Потому что военные перевороты бывают очень разные. Бывают ситуации, когда силовые структуры, включая вооруженные силы, захватывают власть консолидировано, и тогда устанавливается режим, который может просуществовать достаточно долго, как это было, например, в Чили в 1970-х годах. Такой поворот событий в России я нахожу крайне маловероятным.

Но бывают и такие ситуации, когда внутри силовой корпорации возникают серьезные противоречия. И тогда возникает возможность установления неконсолидированного военного режима. Такие режимы недолговечны. Часто они сменяют друг друга, не меняя базовой характеристики. Это как раз возможно в России, но пока еще не наметилось как обозримая перспектива.

Я хочу специально подчеркнуть, что предпринятые Пригожиным действия не были попыткой военного переворота. Это был мятеж, направленный на решение ограниченного круга задач. И даже если бы действия мятежников увенчались успехом, то к установлению военного режима не привели бы, они просто форсировали бы процесс нарастания силовой составляющей в структуре российского режима.