«К женщинам относятся хорошо. Но какие у них перспективы?» Профессор РЭШ Наталья Волчкова о гендерном неравенстве

Проект «Русские норм!» представляет спецвыпуск «Женщины в деле», посвященный стереотипам о гендерных ролях. Публикуем текстовую версию интервью с одной из его героинь: профессором Российской экономической школы (РЭШ), кандидатом экономических наук Натальей Волчковой. 

«Раз ты такая умная, тебя никто замуж не возьмет!»

— Нечасто встретишь профессора экономики с первым диплом астрофизика. Как так получилось?

— Вообще, в школьные годы я хотела быть врачом и целенаправленно к этому шла. Затем произошла такая случайность: я поступила в физико-математическую школу при МГУ — тогда это называлось ФМШ, сейчас это называется СУНЦ, школа Колмогорова, — и выбор встал уже между физикой и математикой. Выиграла физика. Но хотелось чего-то особенного, а на физфаке было отделение астрофизики. Это не было осознанным выбором, к которому я шла много лет, скорее, череда событий. 

— Одна из героинь нашего проекта рассказывала, что интересовалась программированием: ее поощряли заниматься танцами и фортепьяно, а она приходила домой и кодила. А вас как воспитывали?

— Наверное, если в семье есть дочь и сын и родители воспитаны в каких-то традиционных условиях, то чаще выбирают такой подход: точные науки — для мальчика, гуманитарное развитие — для девочки. 

У меня в семье было две девочки: я и моя старшая сестра. Сами родители были воспитаны в советских традициях — в том числе в плане равного отношения к возможностям женщин и мужчин на рынке труда. Мама была руководителем, папа был руководитель. Мы с сестрой были лишены какого-то традиционного давления в выборе специальностей. 

Моя сестра поступила на факультет промышленного гражданского строительства, как и родители, она стала инженером-строителем. Я, соответственно, поступила на физфак. И никто не ставил под сомнение возможность такого развития событий. 

— Когда вы учились на физфаке, чувствовали какое-то особенное отношение из-за того, что вы — девочка?

— Нет, такого, конечно, не было. Мы довольно равно себя чувствовали, девочки и мальчики, хотя, конечно, традиции были. 

Один из эпизодов, который я очень живо помню, он на меня произвел довольно большое впечатление. Это было общение с однокурсником, когда мы обсуждали решение одного интеграла. И в споре, возьму я этот интеграл или нет, я настаивала на том, что, конечно, я возьму, на что мой однокурсник ответил: «Ну раз ты такая умная, то тебя никто замуж не возьмет!» Вот этот бытовой аспект — он, конечно, присутствовал. 

На меня это произвело неизгладимое впечатление. Даже не помню, была ли я обижена или мне это было смешно, но спустя многие десятилетия я помню этот эпизод. И это, конечно, говорит о том, что среда была довольно традиционная. Но при этом никаких преград я, в общем-то, не ощущала, никаких гендерных различий или требований к разным гендерам не было.

— Как после физфака вы стали заниматься экономикой?

— Я закончила физфак в 1992 году. Это был сложный период для страны, и на моей судьбе он тоже сильно отразился. 

Я начала учиться в аспирантуре, писать диссертацию, занималась астрофизикой, это была эмпирическая работа. Мой научный руководитель работал в Крымской астрофизической обсерватории, и я там проводила свои наблюдения. Но развал Советского Союза привел к тому, что Академия наук, то место, где я работала, потеряла наблюдательную базу. Мой научный руководитель переехал, он был теоретик, вернулся в Питер. Возможности продолжения этой темы просто не стало. 

Потом — просто случайность: Российская экономическая школа (РЭШ) была недалеко от дома. На тот момент у меня уже было двое детей. И возможность недалеко от дома учиться была важна, а программа показалась очень интересной. Выбор был сделан в пользу очень качественного образования, что, в общем-то, себя вполне оправдало.

https://youtu.be/SPuSND1fZD4

«Если это не вопрос выживания, женщины решают оставить все как есть»

— Расскажите, как в научной среде относятся к женщинам.

— Хорошо относятся к женщинам, безусловно. Как и везде. Проблема в том, какие у женщин есть перспективы. Те же, что у мужчин? Наверное, ответ будет: нет. Стеклянный потолок, который существует в экономике в целом, в компаниях, он, конечно, существует и в науке. 

Это связано во многом и с историей. Все-таки исторически профессора — это исключительно мужская сфера. И в какой университет вы ни придете с большой историей, вы увидите портреты исключительно мужские. Это производит впечатление, создает определенную атмосферу, отношение. И некоторый патернализм мы, многие работающие женщины, ощущаем. 

Плюс, помимо всего прочего, есть стереотипы, которые разделяют и мужчины, работающие в науке. Например, один очень уважаемый мной академик считает (это я в таком честном разговоре выяснила), что среди женщин, безусловно, есть не менее талантливые люди, чем среди мужчин, но при этом доля талантов среди женщин меньше, чем среди мужчин. И это совершенно устойчивое мнение. Оно создает сложности на определенных этапах карьеры.

— А вы сами сталкивались с дискриминацией?

— Сталкивалась. И есть коллеги, которые сталкивались. 

— Речь о работе в России или выступлениях за границей?

— Нет, на каких-то публичных площадках с этим не сталкиваешься. Но в работе я с этим сталкивалась в России.

— А как вы обычно реагируете?

— Это довольно сложно обсуждать публично. Очень сложно отделить гендерную составляющую от научной, от оценки твоей квалификации. Поэтому, как правило, дискуссии не возникают. А если возникают, очень кулуарно решаются. 

Из опыта моих коллег, в том числе работающих за рубежом, я знаю, что были попытки решать эти вопросы в судах. Выносились положительные решения. Работа одной моей коллеги была восстановлена таким образом. В другом случае, когда это было вынесено в публичное пространство, обсуждение вышло на уровень руководства университета. Проблема была именно в продвижении карьеры, это не был вопрос сексуального харассмента. Было принято решение о материальной компенсации, но женщине посоветовали не продолжать работу в этом университете. И семья была вынуждена уехать, поскольку муж работал там же. Он решил для себя, что не будет оставаться, и они переехали в другой город и даже в другую страну. 

Вообще, академия — довольно тихая среда. Она не любит публичных скандалов. Всякий раз, когда происходит такое событие, оно, как правило, еще и отражается на последующей репутации сотрудника. Возникает отношение, которое препятствует дальнейшему развитию карьеры. Поэтому чаще всего, если это не вопрос выживания, женщины принимают решение оставить все как есть. 

— Как в целом проявляется гендерное неравенство в образовании?

— Если речь об образовании в целом, мы видим определенные стереотипы, которые существуют вокруг школьников и студентов. Выбор специализации — как правило, в пользу гуманитарного образования — для девочек, а более точных, естественных наук — для мальчиков — безусловно, существует. Он существует и в продвинутых спецшколах, и в обычных школах. Безусловно, в этом участвует и семья. 

В определенной мере это влияет и на дальнейший выбор специальности у девочек и мальчиков. Такой стереотип воспроизводит себя через десятилетия. Мы видим продолжение этой тенденции, хотя объективных указаний на то, что женщины лучше в гуманитарных науках, а мальчики — в точных науках, мы объективно не видим.

Рынок труда тоже работает в рамках этих стереотипов, поэтому женщинам сложнее получить работу, например, в сфере IT — в силу того, что доминирует стереотип о том, что мужчины с ней справляются лучше. В итоге мы (или наши родители), выбирая образование, заранее ориентируемся на будущий рынок труда, думаем, где потом легче будет найти работу. 

Очень часто выпускник школы точно не знает, каким он хочет видеть свое будущее. Он спрашивает родителей, друзей, близких. Их советы часто воспроизводят стереотипы, которые есть в обществе. 

Чтобы ситуацию переломить, необходимо поменять стереотипы. Я думаю, что когда-то мы придем к теме гендерно нейтральных игрушек, которые будут влиять на восприятие мира детьми и формировать в том числе их отношение и к будущей специальности. 

«Женщины создают всего лишь 36% мирового ВВП»

— Обычное возражение: почему дети должны играть с гендерно нейтральными игрушками, если мой сын хочет играть с машинками, а дочь — с куклами? Что вы можете на это сказать? 

— В истории, если мы посмотрим, как происходило продвижение прав женщин и в сфере экономики, и в юридической сфере, мы всегда видим это сопротивление. Оно естественно, потому что стереотипы очень глубоко сидят. 

Конечно, это вопрос и политики государства: что хочет государство видеть на рынке труда, образования и в социальной сфере. Там, где государство хочет гендерного равенства во всех сферах, движение уже есть. 

— Как этот гендерный дисбаланс влияет на мировую экономику? 

— Это один из факторов различия в зарплатах, участия на рынке труда. В меньшей степени это характерно для стран развитых, но для стран развивающихся и бедных это большая проблема. Здесь образование у женщин хуже, у них меньше возможностей. Это, безусловно, приводит к тому, что они, получив худшее образование, выполняют менее оплачиваемую работу. 

— Как выиграла экономика Российской империи, когда женщины получили право работать?

— Возможность работать на примитивных работах женщина имела, в общем-то, всегда. В сельском хозяйстве, в крестьянских семьях эта возможность, безусловно, была. В конце XVIII века появились первые народные школы, куда могли идти все дети крестьян, независимо от пола. Тем не менее стереотипы требовали, чтобы женщина была в семье, занималась домашней работой. 

В дальнейшем, благодаря Екатерине II, появилась первая средняя школа для женщин, Смольный институт благородных девиц. Довольно быстро эта тенденция по стране распространилась. В 1825 году уже 12 тысяч женщин учились в средних школах, но высшее образование по-прежнему было недоступно. Бестужевские курсы не были поддержаны государством, хотя их спонсировали богатые женщины, и не только они — в целом состоятельные люди. Но вопрос высшего образования для женщин Российской империи так и не был решен. Только на рубеже XIX и начала XX веков появляются первые медицинские курсы. 

Те, кто хотел получить высшее образование, ехали за рубеж. Но, даже получив это образование (в первую очередь это были женщины-врачи), найти работу было крайне сложно в Российской империи. Первая мировая война дала довольно существенный толчок. Женщин допустили к более квалифицированным работам, даже если у них не было образования, и, конечно, выяснилось, что они были способны это делать. 

Вообще, войны очень сильно влияют на гендерный баланс в экономике. Но, как мы видим, после войн, как правило, происходит откат. Мужчины возвращаются, и женщины снова вытесняются — с управленческих позиций, по крайней мере.

— Сколько теряет мировая экономика от гендерного дисбаланса?

— Здесь я могу сослаться на оценки, которые мы видим в некоторых работах, в частности, в отчете McKinsey о гендерном неравенстве. Потери экономики оцениваются по разным направлениям и компонентам. В целом в экономике женщины создают всего лишь 36% мирового ВВП. Это при том, что среди населения женщины и мужчины представлены примерно поровну, то есть 50/50. Выходит, гендерный разрыв в ВВП составляет около 14%. 

По оценке McKinsey, если гендерный баланс будет достигнут к 2025 году, если женщины в равной степени с мужчинами будут присутствовать на рынке труда, если будет равное участие в неоплачиваемом труде, мировая экономика может выиграть 26%. Это очень много. Такова примерная оценка роли гендерного неравенства в экономике.

— А есть ли такая оценка для России? 

— Опять же McKinsey дает для России очень важную цифру, которую, конечно, нужно иметь в виду. Россия находится в начале значительного демографического спада. Проведенные реформы пытались его компенсировать, они не способны дать такой же толчок, как решение проблемы гендерного неравенства в экономике. О недопредставленности женщин на рынке труда в России говорит одна цифра: 3 млн человек. Это огромная цифра, которой никакая иммиграция не позволит нам достичь.  

— С чем связано то, что женщины дают только 36% мирового ВВП? Что на это влияет?

— Один из главных факторов — физическое присутствие женщин на рынке труда. При том что состав населения поделен между мужчинами и женщинами примерно 50/50, доля женщин на рынке труда в среднем в мире — только 40%. При этом в некоторых странах это лишь 25%, в других — ближе к 50%. Безусловно, это одна из важных причин недовклада женщин в мировой ВВП. 

Кроме того, что женщины в большей степени присутствуют в сфере неоплачиваемого труда, связанного с поддержанием семьи, уходом за детьми, уходом за больными и пожилыми людьми. Эти заботы чаще ложатся на женщин. 

Если бы женщины за неоплачиваемый труд получали хотя бы минимальную заработную плату, мир сверх своего ВВП получил бы еще $10 трлн. Эта цифра примерно соответствует 13% от мирового ВВП. Это тоже огромная часть, которая изымается из экономики в силу того, что женщины в большей степени заняты неоплачиваемым трудом.

— Я ознакомилась тоже со статистикой и увидела, что женщины в некоторых странах в основном заняты сельским хозяйством и в сфере услуг. Неужели это до сих пор так? 

— Это общемировая тенденция: женщины в большей степени работают в сельском хозяйстве и в секторе услуг. А самая высокая производительность у нас в промышленности. Конечно, неравное секторальное распределение женщин и мужчин в экономике является дополнительной причиной недовклада женщин в мировой ВВП. 

Также известно, что, если бедная или средняя экономика хорошо развивается, происходит приток трудовых ресурсов в города. Но и в городах женщины чаще оказываются в сфере услуг, нежели в промышленности. Здесь самый важный фактор — это, конечно, образование. 

Если в среднем мальчики получают лучшее образование, особенно в странах бедных и странах с низким уровнем развития, то вполне естественно, что мальчики оказываются в лучшем положении на рынке труда. И, конкурируя за работу, они, конечно, чаще получат более высокооплачиваемую работу. 

И все это поддерживает стереотипы о том, что лучшие работы должны доставаться мужчинам.

«Важно отличать физиологию от того, что мы называем гендером»

— Считается, что женщины в среднем получают меньше, чем мужчины. Но, с другой стороны, есть данные, согласно которым женщины тратят на работу 80% того времени, которое тратят на нее мужчины. Получается, женщины как будто бы не на 100% выкладываются в рабочее время?

— Во многих странах на плечи женщины целиком перекладывается уход за детьми. Развитые страны сегодня решают эту проблему, обязывая в какой-то степени мужчин делить отпуск по уходу за ребенком с матерями. 

Как показывают исследования, за рождение ребенка женщина спустя многие годы наказывается тем, что получает меньшую заработную плату. Механизмы, которые стоят за этим, скорее связаны с необходимостью более гибкого графика работы. Но эта гибкость многими работодателями не приветствуется. И также требование этой гибкости приводит к тому, что заработная плата женщины растет медленнее. И ее участие в среднем в часах работы на формальном рынке труда оказывается ниже, чем у мужчин. 

80% — средний показатель по миру. Но во многих странах, которые не уделяют внимания этим вопросам, диспропорция еще выше. 

— Сколько теряет женщина в зарплате, когда становится матерью?

— Здесь сложно говорить за весь мир. Такие исследования проводились, например, в Дании. Там разрыв в заработной плате спустя 20 лет между женщиной, родившей ребенка и не родившей ребенка, составляет где-то около 20%. Это значительная сумма. И, конечно, это также снижает стимулы у женщины, имеющей детей, выходить на работу. 

Хотя здесь есть много факторов, которые объясняют отсутствие этого желания. Это и потеря квалификации, и сложность адаптации к изменениям, которые произошли в экономике, пока женщина была дома. По всем этим причинам часто выбор женщины оказывается не в пользу формального рынка труда. 

— Среди аутсайдеров в плане разницы в зарплатах между женщинами и мужчинами оказываются такие страны, как Израиль, Япония. Это как-то связано с уровнем развития демократии в стране? 

— Это действительно аутсайдеры. Но они аутсайдеры среди высокоразвитых стран. 

В целом если мы говорим о сопоставлении стран бедных и богатых, то в плане участия женщин в формальном рынке труда мы видим так называемую U-зависимость. То есть в определенных бедных странах, если мы еще проконтролируем религиозную составляющую, оказывается, что имеет место больший баланс на рынке труда, чем в странах меньшего уровня развития. Это значит, что по мере развития страны неравенство на рынке труда растет, а далее, после того как страна уже достигает некоторого уровня, снижается. 

Если в бедных странах присутствие женщины на рынке труда — это способ выжить, обеспечить в том числе и семье возможность выживания, то по мере роста доходов женщина имеет возможность выбрать между домашней работой и работой на рынке. Но дальше, когда возможности на формальном рынке растут по мере развития страны, заработные платы растут, в какой-то момент становится более выгодным идти работать, нежели оставаться дома. 

Такую U-зависимость мы имеем в динамике неравенства, корреляции неравенства с уровнем развития страны. Что касается демократии, она имеет значение скорее для стран одного уровня развития. Но здесь нет такой линейности.

— На каком месте в мире находится Россия по разным показателям? Например, доступ женщины к образованию или разница в зарплатах.

— Здесь можно сослаться на несколько исследований. Если говорить о гендерном неравенстве в среднем, то в принципе, по данным ООН, Россия находится на 55-й позиции из 140 стран мира. Это первая половина рейтинга, некоторая промежуточная ситуация. 

Есть также рейтинг Всемирного экономического форума. Он выходит с 2006 года и изучает четыре компонента гендерного разрыва: 

• гендерный разрыв в здравоохранении;
• гендерный разрыв в образовании;
• гендерный разрыв в экономике;
• гендерный разрыв участия женщин в управлении страной и политике. 

Россия довольно хорошо выглядит по первым трем параметрам. 

Девочки и женщины в России имеют возможность получать образование на равных с мальчиками и мужчинами. В здравоохранении фактор, стоящий за лучшим положением женщин по сравнению с мужчинами, связан, наверное, не столько с лучшими возможностями доступа к медицине, сколько с тем, что продолжительность жизни женщин в России существенно выше, чем у мужчин. Но это проблема скорее мужского невыживания, связанная, как мы знаем, с приемом алкоголя. В первую очередь это для России это является проблемой. 

С точки зрения рынка труда положение женщин в России в среднем на том же уровне, что и в развитых странах ОЭСР. Но гендерный разрыв у нас по зарплате выше, чем в среднем в странах ОЭСР: если там он составляет порядка 15%, то в России — 26%. 

Проблема — с последним показателем: участием женщин в управлении государством. Здесь Россия находится далеко внизу, во второй половине рейтинга. Показатели у нее существенно ниже даже среднемировых. В парламенте — 14%. В правительстве, в нашем последнем правительстве, из 31 человека только три женщины, меньше 10%. А среди 80 с лишним губернаторов у нас только одна женщина. 

— А почему так происходит? Почему мы не видим женщин на руководящих постах?

— Это хороший вопрос. И это характерно не только для политики, но и для бизнеса, хотя, вероятно, чуть в меньшей степени. В мире это тоже является проблемой — гендерный разрыв в управлении компаниями. 

Одна из объективных причин — образование. Есть еще во многом социально обусловленные причины, которые влияют на меньшую склонность женщины участвовать в конкуренции. 

— То есть физиологические? 

— Нет, очень важно отличать физиологию от того, что мы называем гендером. Почему мы говорим «гендер», а не «пол»? Говоря «гендер», мы подчеркиваем, что речь о различиях, которые обусловлены не физиологией, а социальными стереотипами, традициями. Это идет с детства. Общество ждет от девочек, что они будут тихо играть с куклами, а мальчики — быстро бегать и играть в войну. В результате мальчики ведут себя активнее, больше продвигают себя, а девочки стараются держаться в стороне. 

Участие в конкуренции — важный фактор. Его тщательно изучают разные науки, и это, конечно, очень непростой вопрос. Мы знаем, например, что, если женщина соревнуется с другими женщинами, она проявляет себя лучше, чем в смешанных соревнованиях. Другие исследования показывают, что, если женщин оценивает жюри, состоящее из мужчин, то они получат более низкие оценки, чем мужчины с точно такими же результатами. 

«Абсолютного равенства достичь, возможно, не получится»

— Хотела поговорить еще о политике. Вы наверняка общаетесь с чиновниками, сотрудниками администрации президента. Они видят проблему в том, что женщины не очень представлены в политике? 

— В принципе сейчас довольно много мужчин-руководителей, считающих себя гендерно нейтральными — в том смысле, что к мужчинам и женщинам, своим сотрудникам, они относятся одинаково. Но во всей полноте проблему, к сожалению, осознают очень немногие. Поэтому так важно ее обсуждать. В том числе с точки зрения экономического выигрыша, который может получить страна, если мы начнем ее решать. 

Когда мы говорили о неравенстве зарплат, я не упомянула еще один аспект: дискриминацию. Это тоже очень важно: что обусловлено социально сложившимися нормами, а что — дискриминацией? Это не одно и то же. 

— В чем разница?

— Дискриминация — нарушение социальной нормы, которое можно исправить. Экономическая наука выделяет несколько типов дискриминации. Чаще всего встречаются дискриминация предпочтений и статистическая дискриминация.

В первом случае руководитель-мужчина не хочет нанимать женщин просто по каким-то своим убеждениям. Почему-то он считает, что лучше не иметь с ними дела. А если все же нанимает, то платит меньше, чем мужчинам. Такая дискриминация имеет место, исследования это подтверждают, но оценить ее масштаб сложно. 

Статистическая дискриминация основана на ожидании, что молодая сотрудница в какой-то момент обязательно захочет родить ребенка и на несколько лет уйдет в декретный отпуск. Нанимая молодого специалиста, работодатель готовится вложить определенное время и деньги в его развитие. Если он ожидает, что вскоре этот специалист покинет рабочее место, у него гораздо меньше стимулов вкладываться. Соответственно, молодая женщина, даже если ее наймут, в среднем будет работать на своем месте хуже, чем мужчина, потому что в повышение ее квалификации вложат меньше средств и ресурсов. 

— Существуют гендерные квоты. Некоторые женщины считают, что это неприемлемо, потому что их оскорбляет, что тогда в женщине будут видеть не хорошего специалиста, конкурента мужчине, а женщину и из-за этого будут брать ее на работу. Как вы относитесь к идее гендерных квот, нужны ли они?

— В России эта тема, в общем-то, табуирована. Она отторгается в первую очередь мужчинами. Но какие есть альтернативы — если мы действительно хотим обеспечить гендерное равенство в экономике? Можно не делать ничего, дать этому вопросу решиться эволюционным образом. Одно из исследований McKinsey показывает, что на это потребуется 260 лет.Если мы не хотим так долго ждать, нужно принимать какие-то меры. Квоты — одна из них. 

Можно посмотреть на то, как это было в некоторых странах Европы, которые уже ввели квоты на участие женщин в советах директоров. В первые годы компании, выбравшие квоты, показали худшие результаты, чем те, которые этого не сделали. Представьте: вам кровь из носа нужно увеличить долю женщин в совете с 10 до 30 процентов. Где взять столько квалифицированных женщин? На рынке их нет. Получается, что одна и та же женщина попадает сразу в десяток советов директоров, разрывается между ними, работает больше нормы. Это сказывается на финансовых результатах компаний. Но, когда еще через несколько лет проблема дефицита кадров в этих странах решилась, результаты были уже противоположные: компании, которые обеспечили баланс, стали выигрывать. 

Есть еще интересные исследования работы парламентов скандинавских стран, где тоже действуют квоты. Качество юридических документов, законов, которые выпускают парламент с большим числом женщин, оказалось выше. Это довольно легко можно оценить: сколько требуется доработок законопроекта, сколько требуется нормативно-правовых актов для того, чтобы закон начал нормально работать после вступления в силу. 

— Но есть и негативные примеры. Например, в Аргентине тоже ввели квоты для женщин — и мужчины стали приводить на эти места своих любовниц. Никаких плюсов от этого политическая система Аргентины, естественно, не получила.

— Безусловно. Квоты способны дать положительные результаты не в любой среде. В данном случае честные выборы являются необходимым условием. Введение квот должно обязательно сопровождаться ограничениями или даже изменением институтов, для которых они предназначены. 

— Сколько государству будет стоит введение квот? Сколько пришлось бы вложить, например, России? 

— Сами по себе квоты государству ничего не будут стоить. А экономика в целом только выигрывает. Кстати говоря, бизнес это понимает. Мы видим, как крупные компании создают внутри себя специальные комиссии для обеспечения равных карьерных возможностей. Почему? Потому что есть дефицит талантов. А исследования показывают, что талантливые люди равным образом распределены между женщинами и мужчинами. 

— Есть ощущение, что по сравнению с советским временем работающих женщин в России стало меньше. Это так? 

— В целом ситуация действительно ухудшилась. В Советском Союзе женщина обязана была работать. Когда это требование ушло, многие выбрали остаться дома с детьми. Среди моих однокурсниц, закончивших физфак МГУ, были такие. Возможно, это такой ответ на систему жестких требований, которая существовала раньше. 

— Попробую выступить адвокатом дьявола. Не является ли это доказательством того, что для женщины быть дома с детьми — естественное занятие?

— Мотив материнства имеет место. Абсолютного равенства по всем параметрам достичь, возможно, не получится. Равными должны быть возможности. 

— А изначально возможности разве равные? Чисто физиологически? Я — провокатор. Заранее прошу относиться к этому как к провокации. Есть менструальный цикл, который делает половину женщин недееспособными на три дня каждый месяц...

— Во-первых, есть медицина, которая эту проблему решает… 

— Нет. 

— Гибкий график эту проблему тоже, наверное, может решить. Гендерный баланс — это не обязательно 50/50. Но очевидно, что физиологией, этими тремя днями в месяц мы не можем объяснить то, что доля женщин в ВВП — всего 36%. А для женщин, которые на пике карьеры упираются в стеклянный потолок, проблема критических дней уже в принципе не так актуальна.