«Это было трудно — уйти от больших денег»: программист Никита Шамгунов отказался от работы в Facebook за $2 млн, чтобы построить компанию стоимостью $400 млн

Никита Шамгунов — один из лучших русских программистов. В 2001 году он вместе с командой взял бронзу на чемпионате мира по спортивному программированию, а уже через 10 лет создал ускоритель баз данных MemSQL, которым пользуются Uber, Samsung, Cisco и Sony. В MemSQL вложились Юрий Мильнер и Макс Левчин, а ее стоимость оценивается в $400 млн. Шамгунов в интервью Елизавете Осетинской рассказал, каково это — отказаться от $2 млн и с нуля построить компанию, почему в программировании меньше женщин, чем мужчин, и о чем он говорил с Биллом Гейтсом.

https://www.youtube.com/watch?v=SAIVPK-l-68&fbclid=IwAR2amU4x1XZRfpmYvSY9BmUE1ObCFwK0PxXcgtCSWKV8ZGLIGtMqFXM6Su4

«У нас выиграл Коля Дуров»: как начать программировать в Екатеринбурге 90-х?

— Насколько я понимаю, ты был бронзовым призером чемпионата мира по программированию. А вообще программирование — это что, спорт?

— Есть спортивное программирование, это такая игра. Она более популярна в России, чем в США. И причина в том, что в России меньше возможностей для реализации очень талантливому человеку в компьютерных науках или математике. Здесь [в США] ты можешь роботов строить, можешь заниматься искусственным интеллектом. Можно поехать летом в Кремниевую долину поработать на Google, Facebook, Dropbox, Strike, Uber. Можно заниматься в лаборатории в своем университете или делать свой стартап.
И все эти вещи тоже можно делать в России. Но нужно быть гораздо упорнее, чтобы добиваться различных результатов. А здесь за тобой очередь стоит. Например, ты учишься в MIT, ты талантлив, значит, перед тобой огромное количество выбора. И сделать этот выбор очень легко. Как только ты его сделал, надо вот здесь подписать, и все, пошел. В России посложнее.

— То есть вместо того, чтобы реализовываться в профессии, ребята идут и реализуются в этом как в спорте?

— В тот момент я одновременно работал и учился. Работал в компании «УралРелком», которой сейчас больше нет, ее купили. И занимался [разработкой] ранних веб-сайтов.

— 2001 год?

— 1999-й даже. Я еще был тогда на 2–3-м курсе. И в Екатеринбурге мог заниматься этим либо бухгалтерией в компании «СКБ Контур» [«СКБ Контур» разрабатывает программное обеспечение. Была создана в 1988 году. — The Bell]. Но гораздо интереснее мне было заниматься олимпиадами по программированию. Ты не только постоянно решаешь сложные задачи, тренируешь свои мозги, способность писать программу небольшого размера на время, но и, если ты успешно это делаешь, потом едешь в Питер на соревнования. А если ты хорошо выступаешь в Питере, тебя везут...

— На чемпионат мира?

— На чемпионат мира, в Канаду. Это очень весело. Хотя ты еще студент.

— А что дают бронзовому призеру?

— Грамоту и медаль. Но, на самом деле, практически во всем, что мы делаем, дорога гораздо интереснее, чем то, куда ты пришел.

— Почему вы не стали золотым призером?

— Это же спорт. Кто-то занимает первое место, кто-то — второе, кто-то — третье.

— А вас, я правильно понимаю, Коля Дуров выиграл?

— Нас выиграл Коля Дуров [Николай Дуров — один из создателей «ВКонтакте», брат Павла Дурова. После ухода из компании занимался разработкой Telegram. — The Bell]. Он занял первое место тогда. И Андрей Станкевич, который сейчас все еще в ИТМО, занял третье [Андрей Станкевич сейчас доцент факультета информационных технологий и программирования ИТМО. Тренер по спортивному программированию. — The Bell].

— Для меня Екатеринбург 90-х ассоциируется вообще с другими вещами.

— С мафией?

— «Уралмаш», бандюки, борьба за промышленные предприятия, приватизация. Поразительно, что при этом вы не уехали в другой город, остались заниматься программированием именно там. Почему?

— Я думаю, это очень индивидуально. Во-первых, в нашем городе есть лицей СУНЦ УрФУ. И большое количество моих одноклассников построили очень серьезные карьеры. Леня Волков ушел в политику. Человек, который учился на год старше, Виктор Шабуров, продал свою компанию [Looksery. — The Bell] в Snapchat, и теперь Snapchat [использует] эти линзы. Я задумывался, почему так происходит. И я думаю, что в 90-е годы, когда мы все туда пошли, это было уникальное место, в котором было очень много свободы. Экономика России была в каком-то ужасном состоянии, она оправлялась после кризиса 91-го года. Но экономическая ситуация надавила на профессоров и на учителей, которые работали в исследовательских институтах. За счет этого им нужно было подрабатывать. И когда создалась вот эта компания, они построили СУНЦ в Екатеринбурге, в Новосибирске и в Москве.

— Ну, это такая знаменитая субкультура.

— Да. Там было два часа математики и два часа физики каждый день. Но самое интересное, что туда пришли профессора, которые занимались серьезной наукой, и стали учить детей. И у нас появилась концентрация людей, которые были очень одержимы наукой, знаниями, исследованиями. И вот этот глоток свободы и энтузиазма (при том, что вокруг все становилось хуже и хуже с экономикой) позволил детям и учителям сконцентрироваться и сфокусироваться на мечтах, возможностях, науке. И это была удивительная атмосфера.

— Какая у тебя тогда была мечта, ты помнишь?

— Я хотел стать математиком и ученым. Потому что папа — математик и ученый. Но, с другой стороны, именно там я открыл компьютер и программирование.

— Почему ты из этой школы не поехал поступать в знаменитую Бауманку, МФТИ, тоже такие кузницы великих программистов и успешных людей из России.

— Я думаю, в этом было влияние родителей. Они хотели меня оставить ближе к дому. И в тот момент у меня еще не хватало взрослости сказать, что я поеду в Москву. И теперь, оглядываясь назад, я думаю, это не так важно.

— Почему потом ты переехал в Питер?

— Я все это время участвовал в олимпиадах. И Владимир Германович Парфенов построил самую лучшую школу по выигрыванию олимпиад, ИТМО постоянно занимала первые места [cтуденты ИТМО семь раз становились победителями международной студенческой олимпиады по программированию. — The Bell]. Когда он это сделал, еще даже термина «спортивное программирование» не было. А сейчас, если посмотреть, кто выигрывает, то это или Санкт-Петербургский государственный институт, или Москва, или ИТМО.

«Рай для старшеклассника»: как устроена работа в Microsoft?

— В какой момент и почему ты понял, что хочешь заниматься бизнесом? Ты говоришь: «Я хотел быть математиком, ученым, я был спортивным программистом» . А бизнес — это совсем другая вещь.

— После спортивного программирования я был программистом профессиональным. Сначала работал в команде «Транзас». А потом, когда я закончил аспирантуру, я переехал в Microsoft, переехал я в Редмонд и стал профессиональным программистом.

— Ты сознательно хотел переехать? Или просто так получилось оппортунистически?

— Мой начальник переехал в Microsoft. И как только это произошло, я ему сказал: «А как мне переехать в Microsoft?» Я всегда интересовался базами данных, еще со времен работы на полставки в бакалавриате. И тогда мой бывший начальник сказал: хорошо, запросто, мы тебя сейчас порекомендуем сюда, в SQL Server. И я слетал на интервью, прошел его, что было непросто — я по-английски практически не говорил...

— Как же ты его проходил?

— Коды интернациональны. Ты сидишь и пишешь код на доске.

— Задачку дают?

— Да, дают задачку. И когда я прошел это интервью, мне прислали предложение на работу. Компенсация была там в 20 раз больше, чем я зарабатывал в Санкт-Петербурге в тот момент [Microsoft предложил Никите Шамгунову более $100 тыс. в год. Его зарплата в России тогда была $9,6 тыс. в год. — The Bell]. И вот когда я начал работать в Microsoft, первые несколько лет я был совершенно поражен этими технологиями. И каждый день получал огромное количество удовольствия и писал код, выпуская продукты на рынок.

— Для обычных людей звучит, конечно, очень странно. Я получал удовольствие, когда писал код.

— Да.

— С чем это можно сравнить для человека, который не знает, как писать код?

— Это творческая деятельность. Код писать очень интересно, потому что, когда ты пишешь код, компьютер тебе сразу говорит, правильно работает этот код или неправильно. Появляется такая инженерная гордость у тебя за то, что этот код работает, в нем нет ошибок. И гордость за то, что клиенты используют твой продукт, и они рады тому, что этот продукт делает. А еще это такой интеллектуальный вызов. Каждый раз ты что-то делаешь, что никогда не было сделано до тебя. Ты создаешь что-то новое. На этот интеллектуальный образ жизни очень легко подсесть. Ты приходишь на работу, весь день решаешь интересные задачи. У тебя это получается. Тебя за это хвалят и дают тебе кучу денег.

— Слушай, я думаю, что там 90% зрителей и жителей Европы и Америки пользуются этими продуктами, но мало кто представляет себе, какая эта компания внутри.

— Я наблюдал эту компанию изнутри как программист. И мой день был практически не структурирован. Были какие-то совещания, на которые мне нужно было приходить. Но моя работа оценивалась, насколько хорошо я пишу код и насколько хорошо этот код работает. То есть [нужно было] быстро и правильно писать код. И когда становишься более серьезным программистом, надо также задумываться, зачем ты все это пишешь, а не просто выполнять задачу, которую тебе дает начальник.

— Это работа с 9 до 6 или ты можешь прийти в 12 и уйти в 12?

— Офис открыт круглосуточно. Я приходил часов в 10 и уходил часов в 7. Когда мне было интересно, я работал по выходным. Когда мне было очень интересно, я вообще не переставал работать. Но, с другой стороны, было большое количество разных интересов: на лыжах кататься, в футбол играть, настольным теннисом я занимался. И, в общем, я работал за интерес.

— Знаешь, ты описываешь невыдуманный рай для старшего школьника математической школы и физматкласса.

— Microsoft это просек давным-давно, но Google это тоже все понял, и очень быстро они построили свои офисы так, чтобы таким людям, как я, когда мне было 22–23 года, можно из офиса вообще было не уходить, там все есть. Кофе, пиво, еда вкусная есть. Рубашку надевать не надо, можно ходить в футболке и в тапочках.

— А почему мужчин, которые кодят, больше, чем женщин, которые кодят? У нас на экономфаке МГУ было поровну девочек и мальчиков. Но сейчас в нашем возрасте, например, большинство руководителей успешных людей, которые заняты в профессии, — мужчины. И здесь что-то не так.

— Отчего это происходит? Часто с раннего детства мы, родители (у меня двое детей), по-разному говорим о своих детях-мальчиках и своих детях-девочках. Самый банальный пример, если девочке мы говорим: принцесса, а мальчик у нас — это инженер.

— Но принцессой работать сложно, согласись.

— Да, принцессой работать сложно .

— И, более того, все не могут работать принцессами.

— Все не могут работать принцессами. Девочка пошла в танцы, и мы говорим: как здорово, как красиво она танцует. А мальчикам мы говорим, как здорово он решает задачи или как здорово он плавает или поднимает тяжести, или выступает на соревнованиях. И такие вещи от года к году накапливаются. Во многих случаях мне удается себя осознанно вести. Здесь, в нашей компании, HR за этим следит.

— То есть у вас написанная политика есть?

— У нас написанная политика. И мы очень стараемся, чтобы у нас примерно одинаковое количество мужчин и женщин находилось в компании. Но, тем не менее, наша команда — это называется executive-команда — состоит вся из мужчин.

— Ну вот! Я только хотела сказать, как все хорошо.

— Но я думаю, мы эту ситуацию со временем поправим.

— Но это происходит, потому что вы принимаете такие решения? Или потому что компетентных женщин вы не видели?

— Видел. И видел большое количество. Но их меньше.

Зачем из Microsoft уходить в Facebook?

— Расскажи, пожалуйста, как тебя из Microsoft захантил Facebook?

— А, это очень просто. Значит, деньги — это только один компонент. Если ты находишься в нашем бизнесе, то деньги будут. Но когда я присоединялся к Facebook, я уже был одержим предпринимательством. В этот момент я понял, что не хочу всю жизнь быть инженером, несмотря на то что мне очень нравится писать код. И помню, я обсуждал ситуацию с друзьями, говорил им, что вот меня Facebook хантит. И мне мой друг сказал: одна из вещей, которую ты можешь сделать, — это пойти в Facebook и встретить там своего партнера. В Кремниевой долине народ зубастый, там культура другая. Там гораздо больше дух предпринимательства витает в воздухе.

— Секундочку, а Microsoft был не в Долине?

— Microsoft в Сиэтле.

— А что в Сиэтле не так?

— В Сиэтле находятся две самые большие компании мира — Microsoft и Amazon. Но, тем не менее, большинство профессионалов работают на крупные компании. То есть огромное количество моих друзей работает как раз на Facebook, Amazon, Google.

— То есть наемные работники vs предприниматели?

— Предпринимательство — это экосистема. Это не только то, что нужно предпринимателю, но и венчурные капиталисты, ангелы. И нужно большое количество людей, которое готово работать в стартапах. И вот здесь как раз эта ситуация есть. Но чем интересна Кремниевая долина? Вот эта вся экосистема очень понятна. И большое количество людей, с которыми можно пойти выпить чашку кофе, и тебе спокойно все разъяснят.

— Чего они от тебя хотели?

— Программиста. Нужно было писать инфраструктуру. Я писал инфраструктуру в Facebook.

— Что это такое? Допустим, как бы ты объяснил через пару лет своему старшему ребенку, что такое инфраструктура в Facebook?

— Это очень просто. У всего, что мы делаем и используем, есть какой-то фундамент: из чего мы строим наши продукты, из чего состоит эта камера, из чего состоит этот офис. И инфраструктура — это те компоненты, которые ты не видишь, но без них продукт не работает. Если спуститься на самый фундаментальный уровень: когда мы нажимаем кнопку на телефоне, что происходит в этот момент? Телефон создает сигнал, и он говорит: окей, сделай мне то, что ты хочешь от телефона. И инфраструктура это задание подхватывает и говорит: эй, телефон, я все сделал, все хорошо, пора бы тебе загрузить следующую картинку или следующее видео, загрузить этот мультик.

— Я читала про тебя, что сначала ты попал в какой-то хакерский camp в Facebook.

— Bootcamp.

— Что это такое?

— Bootcamp — это когда ты первые несколько недель общаешься с различными командами внутри Facebook, а также находишься в определенной аудитории с такими же, как ты, с теми людьми, которые только что пришли. У вас похожие проблемы, похожие задачи. И вы находите своих друзей, и именно там я встретил своего будущего партнера, в Bootcamp.

Как отказаться от $2 млн и с нуля создать компанию?

— А расскажи, почему ты решил не быть больше творческой единицей, а строить компании?

— Это произошло еще в Microsoft. Но в этот момент я совершенно не представлял, каким образом это сделать. У меня даже не было никакой идеи.

— Это о трансформации себя как человека или это о том, что я хочу сделать что-то такое, что будет работать без меня?

— Скорее всего, сделать что-то такое, что большое количество людей будет использовать, построить свой продукт. Количество риска, времени и усилий, которые нужно потратить, чтобы построить что-то, что стоит крепко на своих ногах, значительно превышает то количество денег, которое заработаешь, если присоединишься в нужное время к компании такой, как Facebook. С другой стороны, если ты победишь, то у тебя финансовая независимость.

— Скорее у тебя ментальная независимость. Никто не говорит тебе, что делать.

— У тебя совет директоров. Он тебе тоже немножко говорит [что нужно сделать]. Но, с другой стороны, всех денег не заработаешь. А также количество творческих усилий, креативности, которая идет за пределы написания правильного кода, о том, как ты можешь существовать в независимом мире, оно гораздо больше. Ты в одночасье из жизни в двухмерном пространстве переходишь в трехмерное или в четырехмерное.

— Скажи, пожалуйста, а ты говоришь: я нашел своего партнера в Bootcamp, в Facebook. Его зовут Эрик Френкель.

— Да, мы познакомились, когда зашли в Facebook. Я приехал из Юго-Восточной Азии, потому что был в отпуске между Microsoft и Facebook. Вернулся. Я утопил свои очки, у меня остались только спортивные очки, в которых я в футбол играл. То есть они такие, знаешь...

— Модные.

— Модные с резинкой. Все футболки у меня кончились. У меня осталась такая прозрачная футболка и шлепанцы. Знаешь, вот прям в таком виде я захожу в Facebook.

— Довольно экзотичный вид.

— Да. И я встречаю Эрика. И как-то у нас пошло. На следующий день я уже пришел в нормальной одежде, потому что все постирал. Через неделю я купил себе нормальные очки. Я стал выглядеть как нормальный человек, а не как какое-то экзотическое чмо из Европы. У нас [с Эриком] пошли разговоры, и мы стали думать: а вот если бы у нас была компания, что бы это было? А потом мы подали заявку. А у Эрика очень много энергии.

— Как мы помним, это важное качество для того, чтобы что-то делать.

— Это важно. И мы подали заявку в Y Combinator [Y Combinator — крупнейший в мире бизнес-инкубатор для стартапов. — The Bell], и нас приняли.

— Подожди-подожди. Сначала вы подали заявку, энергию потратили в неправильном направлении. Вас сначала не приняли.

— Нас сначала не приняли . Но Эрик нашел каких-то инвесторов. И мы сменили нашу идею.

— А какая идея-то?

— Идея построить MemSQL — базу данных.

— Вот с этим у меня было много вопросов. Представь себе, что перед тобой сидит твой пятилетний ребенок. Попробуй объяснить мне и заодно всем остальным, что эта штука делает.

— В мире, в котором мы живем, есть категория продуктов под названием «база данных». Что это такое? Любое приложение, которое ты видишь на телефоне, показывает тебе какие-то данные. Где оно эти данные берет? Из базы данных. Это продукт, который построен специально для того, чтобы сохранять данные и отображать тебе на телефоне или в интернете. В нашем мире все больше и больше становится данных. И если посмотреть на любые другие компоненты в инфраструктуре, как передачи сигналов, системы хранения, приложения, то они все изменились за это время. А базы данных не очень сильно изменились только по одной причине. Потому что технология сложная. Это занимает время.

— Я что-то не понимаю, Facebook не обиделся, что вы пришли туда с Эриком, начали работать, а сами в Y Combinator пошли?

— Мы сначала поступили в Y Combinator и стали работать над продуктом по вечерам. Но потом мы ушли. И это было трудно, потому что ты уходишь от большого количества денег. Но, с другой стороны, звезды сложились, и ты понимаешь, что такой же возможности в будущем может и не быть.

— А как ты рассуждал? Я читала в других СМИ, что у тебя было акций на $2 млн. Вот тебе сейчас надо отказаться от $2 млн, надо принять решение, снять себя с крючка. Там обеды бесплатные. Вот как ты с собой договариваешься?

— Во-первых, к нам начали присоединяться люди. Люди из Microsoft были готовы к нам присоединиться. И не то что они тебе говорят: если ты уйдешь, я уйду из Microsoft. Они начали интересоваться и проводить время, чтобы изучить подобные технологии. И в этот момент есть такое лидерство.

— Кураж.

— Не кураж. Они показывают не только, каким мир будет в будущем, но показывают всем остальным, что готовы пожертвовать какими-то другими вещами, чтобы идти к этому миру. И это был один из первых моментов, уроков, как лидерство устроено. Помню, я беседовал со своим другом, он тоже здесь работал в каком-то стартапе, зовут его Диего.

— И что сказал Диего?

— Диего сказал: «тебе надо уходить из Facebook».

— Да, но отказываться от $2 млн нужно тебе, а не ему.

— Это тоже правда. Но он тогда мне сказал, что, если ты хочешь быть лидером, нужно уходить из Facebook. А у меня ситуация своя. Но, с другой стороны, я пришел домой, подумал, посмотрел на калибр людей, которые готовы к нам присоединиться. И Y Combinator, который к тому времени дал нам уже какие-то деньги, на энтузиазм, с которым команда смотрела на эту идею, показывала желание решить эту проблему.

— А Эрик что говорил?

— Эрик согласился со мной, что надо уходить.

— Ну, это все-таки было в большей степени твое решение?

— Я ушел первый. Мы с ним договорились, что уйдем. Он потратил еще пять дней, чтобы решиться, но тоже ушел.

— А ты долго принимал решение?

— Каждый день у нас был прогресс к нашей цели. Я писал какой-то код в Facebook. Потом у нас был новый год, какие-то праздники, в которые, конечно же, я работал. И постепенно энтузиазм про мой новый продукт нарастал, а про Facebook убывал. И потом я поговорил с Эриком и сказал: «все, мы уходим». И мы ушли.

— Сколько вы так писали код?

— Не очень долго. Несколько месяцев. И потом переехали в Сан-Франциско. Мы наняли первых людей, они приехали к нам из Сиэтла.

Как заполучить деньги Юрия Мильнера?

— Когда к вам пришел Юрий Мильнер? Или вы к нему пришли?

— Достаточно рано. И он не пришел к нам, он пришел к Y Combinator сначала. В этот сезон Юрий Мильнер дал каждому стартапу в акселераторе, по-моему, $170 тыс. И так как мы выделялись на фоне остальных стартапов, он нам дал в два раза больше или еще дополнительные 200 тыс.

— А чем вы выделялись на фоне стартапов?

— Мы были другими. Большое количество стартапов было, которые писали мобильные приложения или веб-сайты.

— Что-то такое, более попсовое?

— Да я не знаю, попсовое или нет, какая разница. Важно, есть ли рынок и насколько быстро растет этот стартап. А мы писали инфраструктуру. Инфраструктурных стартапов в Y Combinator было очень мало. И за всю историю, на самом деле, их было мало.

— То есть вам нужны те, кто сами обладают огромным количеством данных?

— Да, правильно. Если ты посмотришь на список наших клиентов — это огромные банки, такие как Morgan Stanley, это телекоммуникационные компании как Comcast или Verizon.

— В какой момент у вас появились вообще клиенты, которые стали покупать?

— У нас они появились достаточно рано. Первый был — Леди Гага. Был стартап, который с Леди Гагой сдружился и сказал, что мы тебе построим индивидуальную социальную сеть, которая называлась «Маленькие монстры». Маленькие монстры — это фанаты Леди Гаги. Через 9 месяцев, по-моему, у нас уже был первый контракт. Нам за него заплатили $50 тыс. Мы этот контракт потеряли, потому что технологии были не готовы. Но мы продержались несколько месяцев. И мы поняли, что к чему.

— Когда у вас появились реальные пользователи, а не эти монстры?

— Еще через год. Мы подписали контракт с Zynga. Тогда еще технология не работала. Но еще через 4 месяца мы в Zynga эту технологию развернули.

— А когда вы стали деньги зарабатывать?

— Вот в этот момент и стали зарабатывать. Леди Гага нам дала $50 тыс.

Почему создатель MemSQL отошел от управления компанией?

— Скажи, пожалуйста, что случилось с Эриком? Почему Эрик ушел?

— Это был треугольник отношений — Эрик, я и совет директоров. И в какой-то момент у нас были три разных мнения, куда двигать нашу компанию. И потом личные приоритеты. Эрик хотел создать семью.

— Тебе тоже, я так понимаю, это удалось.

— Да. Я хотел привнести гораздо больше эффективности во всю организацию. А совет директоров хотел, чтобы мы делали больше денег.

— Что три разные задачи.

— Три разные задачи. И в результате я стал генеральным директором. А Эрик создал семью. И мы стали делать гораздо больше денег.

— Немного странно для людей твоего возраста говорить, что человек выбрал семью вместо того, чтобы быть СЕО растущей, активной компании. Может быть, он не справлялся?

— С точки зрения совета директоров, он не справлялся. Если генеральный директор развивает компанию с большой скоростью, он каждый год говорит: «Я выполню этот план». И потом в конце года ты смотришь, будет ли этот план, выполнится или не выполнится. И самое главное качество предпринимателей и членов executive команды, а также совета директоров — это делать, что ты пообещал . Это очень помогает, когда ты — программист, когда ты — менеджер. Но также ставки только повышаются. И если ты не выполнил это раз, то на тебя так немножко смотрят. Не выполнил это два, тебе надо очень четко объяснить почему. Не выполнил три, все, время кончилось.

— Я, естественно, поговорила со знакомыми людьми из инвестиционного бизнеса, я со всеми советуюсь. Они мне говорят: смотри, эта компания подняла $108 млн. Если верить этому списку Y Combinator, знаменитые 100 компаний Y Combinator, то вы находитесь там на 40-м месте между 39-й и 41-й. И по стоимости 39-й и 41-й можно понять, что вы стоите примерно $400 млн. Для обычных людей это хорошо. А для венчурных капиталистов это мало, потому что венчурные капиталисты хотят, чтобы на вложенные ими 100 был возврат 1000. Что делать?

— Будем работать дальше. Да, с каждым этапом финансирования ты обсуждаешь с инвесторами, и они думают, строят модель. Поначалу потому что, кто его знает, что там будет, два человека и собака, что они сделают.

— А собака была?

— Собака была. Но потом, когда компания дальше развивается, такой туман войны постепенно рассеивается, и можно посмотреть, что будет дальше. И чем дальше в лес, тем толще партизаны. И некоторые партизаны, которые приходят и инвестируют, они строят модель. В этой модели есть такая unit economics, и они смотрят, с какой скоростью вы завоевываете рынок, с какой скоростью завоевывают рынок конкуренты. Рынок вот так-то меняется, что произойдет в будущем. С какой скоростью вы растете. Будете ли вы продолжать расти. У меня цель, чтобы компания была выше. У меня же ведь есть какой-то определенный процент этой компании. Чем больше компания стоит, тем финансово мне лучше.

— Это болезненный вопрос для фаундеров. Сколько осталось после всех раундов?

— Осталось достаточно много. Порядка 10%.

— Это много.

— Ну, на этом этапе достаточно.

Как устроен Facebook изнутри?

— Я спрошу одну совершенно не связанную с вами непосредственно вещь. Но ты довольно долго все-таки проработал в Facebook. Эту компанию знают все, людям просто интересно узнать, как она устроена внутри. Какая там корпоративная культура. И что за люди там работают?

— В Facebook в то время, когда я там был, казалось, что каждый человек прям очень силен. И это было круто.

— Это была прям элита программирования?

— Да. И второе — это Facebook очень сильно инвестировал в инструменты. То есть инженеры, они настолько продуктивны, насколько хороши их инструменты, с которыми они работают. И Facebook очень много инструментов построил для программистов. Что было тоже очень важно. Потому что профессионалы любят работать хорошими инструментами.

— Что является инструментами в этом смысле?

— Вот для тебя камера и оператор. А для программиста — это язык программирования, среда, как ты запускаешь тесты, как ты добиваешься того, что качество хорошее, как хорошо ты умеешь получать сигнал, твой продукт работает хорошо на рынке или плохо. Нравится ли пользователям то, что ты сделал. И вот все эти вещи были очень хорошо построены в Facebook.

— А тебе не кажется, что в итоге Facebook попал в некую ловушку технологическую, где его идейно-технологическая основа стала, на самом деле, в этическо-общественном смысле слабым местом.

— Конечно. Об этом много пишут. И, например, у меня нет Facebook на телефоне , я Facebook не пользуюсь.

— Messenger тоже?

— Messenger остался, потому что иногда люди пишут мне по Messenger.

— Почему у тебя нет Facebook на телефоне?

— У меня нет Facebook на телефоне, у меня на телефоне нет нотификации. И причина — потому что, мне кажется, люди счастливее, если их постоянно не прерывают. Все сражаются за время, которое ты проведешь перед экраном. И их оружие — это компании таких data scientists, которые сидят у себя и думают, каким образом сделать наши продукты так, чтобы люди больше времени проводили над их продуктом. И главный инструмент — это нотификация. Я вообще слежу за количеством времени, которое провожу перед экраном телефона.

— Что ты будешь делать, когда дети подрастут? Ну сейчас, в три с половиной [года], я думаю, телефон — лучший друг.

— Нет. Даша, дочку зовут Даша, не проводит время за телефоном. Если она проводит время за телефоном, то только слушает, ничего не смотрит.

— Но в какой-то момент она захочет, что ты скажешь: «нет, Даша, положи»?

— В какой-то момент скажу: «нет, положи».

 — У вас будет конфликт поколений. Рано или поздно она станет тинейджером и папу слушать не будет. И скажет, что папа ли не гад.

— Папа ли не гад. Ну, до этого времени еще надо дожить.

— Ты хочешь оттянуть ее время столкновения?

— Да, я думаю, через 20 лет мы будем смотреть на ситуацию с телефонами, которая была у нас с сигаретами. Я заметил, что, когда отключил приложение, моя жизнь улучшилась. Я более продуктивен, более сфокусирован, лучше провожу время на наших совещаниях. Потому что передо мной не находится телефон, который выстреливает постоянно.

В чем величие российских программистов?

— Совсем про другое. Скажи, пожалуйста, величие русских программистов, их особая талантливость, учитывая победы на олимпиадах, — это правда или миф?

— Есть большое количество талантливых русских программистов.

— Как этого удалось достичь, в чем тут феномен?

— Мне кажется, начиная с Советского Союза, был большой упор на математику, физику и потом позднее компьютерные науки. Это фокус наших университетов на компьютерные науки, который начался в 80–90-е, только развивался, начиная с этого времени. Олимпиады вносят вклад, но еще до компьютерных олимпиад были олимпиады по физике, математике, биологии, русскому языку. И культура нашего общества российского такова, что они поощряли людей участвовать в этих олимпиадах.

— Ты поддерживаешь, насколько я понимаю, вот эту вот школу, из которой ты сам вышел, финансовую. У тебя есть премия какая-то. [Никита Шамгунов учредил премию для преподавателей СУНЦ. Победители получают по $1000. — The Bell]. Что именно ты поддерживаешь, появление молодых программистов?

— Я просто считаю, что эта школа сильно повлияла на мое восприятие мира и на тот какой-то ограниченный успех, до которого я дошел. И мне хочется как-то поощрить людей, особенно преподавателей, которые работают каждый день и развивают этих детей.

— То есть ты поддерживаешь именно преподавателей?

— Да.

— Что касается самих молодых программистов. Ты хочешь, чтобы они оставались в России, чтобы они не уезжали или для тебя это неважно?

— Я хочу, чтобы они были счастливы. И у них была хорошая и счастливая жизнь. Я не хочу влиять на их большое решение, уезжать или оставаться.

— Так или иначе, своим примером косвенно ты влияешь.

— Возможно. Но, если посмотреть на статистику, моя конкретная жизнь — это только одна точка в статистическом море.

— Люди, когда принимают решение, чем-то вдохновляются. Они смотрят не на статистику, они смотрят людям в глаза и читают истории.

— Да, я знаю.

— Ты считаешь, что, грубо говоря, успешная судьба русского программиста возможна в России?

— Да, конечно. Абсолютно. Она возможна в России, в Америке, в Германии, в Австралии, в Индии или в Китае. Талантливые люди всегда как-то добиваются успеха. И в любой среде всегда есть возможности. Сейчас Китай на подъеме. Часто вокруг страны есть стена, как, например, в Китае. Но в принципе вокруг России тоже есть стена. И эта стена — это русский язык. Можно построить компанию, которая очень хорошо работает на русский язык и на русскую культуру, но эта компания, возможно, будет не такой сильной на глобальном рынке.

«Я вижу много коррупции»: о дружбе с Леонидом Волковым и связях с Россией

— Ты дружен с Леонидом Волковым. Еще по программистским делам. Как ты относишься к его политическим взглядам?

— Я его очень люблю как друга. Мы с ним встречаемся периодически. И он мне рассказывает политические истории. И это очень интересно, этот мир, в котором я не очень хорошо понимаю, и достаточно давно я в России не был. Но, тем не менее, то, что происходит, очень интересно. И мне всегда хочется научиться и понять, как люди принимают решения, как тектонические сдвиги происходят в стране, понять образ мышления и логику людей, как Навальный и Волков, а также логику людей, которые Путин и команда. И иногда какие-то происходят серьезные события, интересно понять [почему], пошли Крым взяли. То есть какие-то решения и какая-то стратегия привела к этому решению и к ее реализации.

— Твоя симпатия на стороне Леонида и Алексея Навального или на другой стороне?

— Для меня они все нейтральные достаточно. Я не люблю коррупцию. Я считаю, коррупция влияет на экономическое развитие. И как человек я верю в экономическое развитие. Я считаю, что чем быстрее экономика развивается, тем лучше для страны и для населения. Я вижу достаточно много коррупции сейчас. Просто разговаривая с друзьями в России. Мне нравится Леня. Но я никогда не видел и не общался с Навальным.

— А ты себя ассоциируешь с Америкой как житель или с Россией?

— Сейчас больше с Америкой. Потому что семья здесь, компания здесь, она англоязычная, семья наполовину русскоязычная, наполовину англоязычная. И большую часть времени я провожу здесь. Но, конечно же, я русский. То есть я там родился, вырос и приехал в Америку в 26 лет.

— У тебя дети будут говорить по-русски?

— Да.

— В компании много русских работает?

— Трое или четверо.

— А всего?

— 150.

— Миф про русских программистов опровергнут в компании MemSQL.

— Как я уже сказал, огромное количество талантливых людей в России, практически в любом мире. Вопрос в твоей конкретной ситуации с твоими конкретными 150 людьми, насколько эффективно ты можешь получить, нанять талантливых людей. И тебе совершенно неважно, откуда они.

— Леонид говорил мне, что у тебя очень хорошее чутье на тренды. Что ты хорошо угадываешь, предвосхищаешь будущее. Из тебя получился бы хороший VC [венчурный инвестор. — The Bell], если бы ты продал свой бизнес. Соответственно, у меня два вопроса. Вопрос первый: собираешься ли ты быть VC, венчурным капиталистом?

— Да. Мне очень интересно попробовать две вещи. Первая — это научиться управлять на следующем уровне. То есть сейчас в компании 50 человек. Как это все изменяется, если в компании 1500. Или как это изменяется, когда в компании 10 тыс. Инстинкты, как ты работаешь, как ты проводишь свой день, что ты делаешь, на что ты тратишь свое время, совершенно другие в этот момент. И второе, мне бы очень интересно было быть VC, потому что ты все время общаешься с предпринимателями. Я предпринимателей очень уважаю. Особенно ту самую категорию предпринимателей, о которых я говорил в самом начале. У которых много энергии, которые с любопытством смотрят на мир, у которых такие большие распахнутые глаза. Им интересно чего-то достигать и постоянно что-то строить. Таких людей мало, но с ними очень интересно. И когда ты с ними общаешься, они часто меняют твое мировоззрение. А с другой стороны, VC — это очень ответственно. Ты управляешь деньгами, которые тебе доверили какие-то большие организации, и тебе нужно ставить на что-то, и это что-то будет.

— Вы можете назвать три технологических тренда, с которыми мы все столкнемся через 5–10 лет?

— Какие-то можно очень легко сказать. Машины будут ездить сами. И большое количество искусственного интеллекта будет практически в каждом продукте. Его еще сейчас достаточно много в телефоне.

Блиц: встреча с Биллом Гейтсом и главная неудача

— Блиц. В основном там вопросы стандартные. Но есть и специальные для тебя. Россия или Америка?

— Америка.

— Facebook или Microsoft?

— Microsoft.

— Почему?

— Это вопрос совершенно персональный. Продукты, которые строит Microsoft, для кого эти продукты? Это продукты и для бизнесов, и для инженеров. И для меня как инженера Microsoft делает более интересные продукты.

— Для меня Microsoft только Office.

— А для меня Microsoft — это такой конструктор, которым я как инженер пользуюсь, у меня глаза загораются.

— Главная удача в твоей жизни?

— Моя семья и дети.

— А главная неудача?

— Моя предыдущая семья.

— Человек, который для тебя супернорм?

— Есть такой у меня ментор, его зовут Мохит Арон. И он сначала работал в Google над файловой системой. Потом он создал одну компанию, в которой он был техническим директором. Потом он создал еще одну компанию, которая сейчас unicorn — Cohesity. И я на него очень много ориентируюсь и с ним общаюсь.

— Как ты с ним познакомился?

— Нас представил общий друг, Лад Гил, который тоже предприниматель в Кремниевой долине. У него книга интересная есть, которая называется «Книга роста». А с точки зрения таких предпринимателей, которые на совершенно другом уровне, то мне очень нравится Билл Гейтс.

— А чем?

— Во-первых, он очень-очень умный. Во-вторых, он большой такой ботаник по жизни. До сих пор он совершенно погружен в технологии и до сих пор смотрит на мир с такими немного наивными, открытыми глазами. А в-третьих, он построил самую большую компанию в мире, и он совершенно не сравнимый ни с кем предприниматель. В-четвертых, он не перешел на темную сторону.

— Это что такое?

— Какое-то мегапотребительство. Он не покупает острова на Гавайях. Не такой, как Ларри Эллисон, например. И в-пятых, он очень сильно инвестирует те деньги, которые он заработал, в вещи, которые нужны миру. Например, устранение полиомиелита, других болезней. Он работает с Африкой над бедностью, над малярией. И сейчас он работает над энергетикой, глобальным потеплением.

— А ты с ним общался?

— Я один раз встретился с ним в туалете.

— Что ты ему сказал?

— Я его спросил следующее. Я сказал: Билл Гейтс...

— Ты ему сказал: Билл?

— По-моему, я сказал: Билл. Я спросил: вот только что была презентация, на которой ты был очень оптимистичен по поводу прогресса над малярией, по поводу прогресса полио, оптимистичный по поводу прогресса борьбы с бедностью и сейчас работаешь над ожирением и диабетом. И Билл Гейтс в этой презентации сказал: ожирение и диабет, если мы решим эту проблему, то большое количество людей будет находиться в лучшей ситуации, чем они находятся сейчас. И единственное, в чем ты был не очень оптимистичным — это глобальное потепление. И мой вопрос к тебе следующий: если мы, например, устраним малярию, то мы улучшим жизнь какого-то процента населения, но если глобально потепление действительно случится, то — есть по-английски выражение — мы упадем со скалы. То есть есть какая-то черта, если эту черту мы перейдем, то нам всем будет очень плохо. Так почему ты свою энергию тратишь на вот эти вещи, а не глобальное потепление?

— Есть ли место на Земле, где тебе хочется побывать?

— Много таких мест. Как я сказал, когда свой стартап строишь, то у тебя не очень много времени на все хватает. У тебя хватает времени на семью и на стартап. В позапрошлом году мы путешествовали в Европу, нам там очень нравится. Мне хочется побывать в Антарктиде, в Исландии. Вообще мне хочется побывать на чемпионатах мира по разным спортам. Я очень люблю спорт.

— Какой?

— Я занимался настольным теннисом. Сейчас я занимаюсь фитнесом много. Вообще люблю теннис, люблю баскетбол. Баскетбол, слава богу, здесь есть. Самая лучшая в США команда находится здесь, в Окленде.

— Warriors?

— Warriors .

— Последний вопрос. Если ты случайно в другом месте встретишься с Цукербергом, что ты у него спросишь или что ты ему скажешь?

— Это трудный вопрос. Потому что Цукерберг продолжает развивать Facebook как корпорацию. В отличие от Билла Гейтса, у которого круг интересов гораздо шире. Также я считаю, что спрошу: а не станет ли он президентом США? Но, мне кажется, после последних событий ему достаточно тяжело будет туда попасть. Я, наверное, его спрошу: если не Facebook, что бы тебе было интересно, на что бы тебе было интересно потратить огромное количество времени и энергии. На что он, скорее всего, ответит, что в данный момент это Facebook.

— Это он так ответит, если я его спрошу.

— Да.

— Но я-то журналист, и он не имеет права в public такое говорить. Я думаю, тебе бы он что-нибудь другое сказал.

— Может быть, что-нибудь и ответит. Было бы интересно узнать про это.

Елизавета Осетинская