Что экономисты знают о любви и зачем ее исследуют

Экономисты ничего не могут сказать о любви — таково широко распространенное представление: они имеют дело с инфляцией, обменными курсами, сбережениями, но если требуется экспертное мнение по социальным вопросам вроде семейных ценностей или отношений — за этим обычно обращаются к социологам или психологам. Это вполне объяснимо: любовь не вписывается в экономические модели с homo economicus — рациональным экономическим агентом, делающим выбор с точки зрения максимизации собственной пользы, а не под влиянием чувств и эмоций. Однако, учитывая, что эмоции могут иметь решающее значение при принятии многих решений и даже управлять глобальными рынками, совсем не рационально исключать их из анализа, пишут Алессандро Балестрино и Чинция Чарди из Университета Пизы.

Экономисты считают, что эмоции находятся за пределами их интересов, во многом потому, что основы современной экономической науки формировались в 1930–1950-е годы, когда в психологии доминировал бихевиоризм. Он предполагает, что только наблюдаемое поведение может быть предметом научных исследований, а ненаблюдаемые психологические аспекты и работа сознания не могут быть рассмотрены и описаны и потому не представляют собой научного предмета. Само поведение состоит из реакций на определенные стимулы, положительные и отрицательные, и оба вида стимулов увеличивают вероятность того, что поведение будет повторяться.

Бихевиоризм оказал существенное влияние на экономическую науку. Предположения о полной рациональности экономических агентов строятся на том, что экономика имеет дело с повторяющимся выбором: решения, например, о потреблении, повторяются, и вскоре агенты учатся принимать их полностью рационально и эффективно. Однако во многих случаях это не работает, а многие решения принимаются намного реже покупок в супермаркете.

Бихевиоризм уже исчез из мейнстрима психологии, эмоции снова актуальны, и в психологии доминирует когнитивный подход, пишут Балестрино и Чарди: сначала мы обращаем внимание на то, что для нас важно, а затем оцениваем эту информацию. Представьте, приводят они пример, что вы в одиночку идете ночью по незнакомому району и вдруг слышите крики и приближающийся к вам топот ног: скорее всего, вы испытаете страх, а обработка информации об окружающих обстоятельствах приведет к выводу, что надо бежать или прятаться. Трудно сказать, почему это решение нужно считать иррациональным. Оно может оказаться ошибочным, но лишь в силу недостатка информации о ситуации.

Эмоции — это оценочные суждения, основанные на когнитивном процессе, сопряженном с убеждениями и обработкой информации о событиях или людях, имеющих отношение к нашему благополучию (на «экономическом языке» это называется «полезность»), заключают Балестрино и Чарди. Эмоции вовсе не заставляют забывать о благополучии — скорее, они представляют собой мощный инструмент для его достижения. Очевидно, что эмоционального человека необязательно противопоставлять разумному — в конце концов, в романе «Разум и чувства» Джейн Остин более выгодный брак заключает романтичная сестра, а не рассудительная, сравнивают итальянские экономисты.

Поскольку экономисты обычно думают в терминах эффективности, можно сказать, что любовь повышает эффективность пары, так как создает среду, в которой они чувствуют себя достаточно защищенными для того, чтобы инвестировать свои материальные и эмоциональные ресурсы, заключают Балестрино и Чарди. Любовь, считающаяся эмоцией, абсолютно подходящий предмет для экономических исследований, поскольку имеет большое значение в принятии определенных и абсолютно рациональных решений, убеждены они.

Экономика без границ

До 1960-х годов экономисты почти не выходили за пределы «традиционных» экономических тем. Все началось с американского экономиста Гэри Беккера, в последующем нобелевского лауреата, заинтересовавшегося экономическим подходом к социальным вопросам и ставшего основателем многих новых направлений экономической теории — экономики дискриминации, экономики преступности, экономики семьи. Наряду с Теодором Шульцем, также нобелевским лауреатом, он стал основоположником теории человеческого капитала, заложив ее макроэкономические основы (в частности, он рассмотрел расходы семьи на образование как инвестиции и провел оценку эффективности образования, доказав его выгоды для экономики, что затем послужило основой для разработки политики госинвестиций в сферу образования). Много работ Беккера посвящены экономическому анализу семьи — социального института, до того практически игнорируемого экономистами: так, его «Теория распределения времени», доказав, что человек распределяет время не только между работой и досугом, как считалось, а что есть еще один вид деятельности — домашние дела, произвела настоящую революцию в моделировании поведения домохозяйств.

Концепция альтруизма поколений, предложенная Беккером совместно с Робертом Барро, переосмысливала теорию рождаемости: считалось, что рождаемость определяется необходимостью родителей обеспечить себе поддержку в старости. Но у Беккера и Барро родителями движет не эгоизм, а альтруизм — их модель предполагает, что родители получают выгоду от успехов своих детей и при решении о размере семьи сопоставляют затраты на воспитание с будущим благосостоянием своих потомков, а не своей поддержкой в старости. Эта «межпоколенческая любовь» («династическая полезность») определяет многие экономические решения, влияющие на будущие поколения, и даже может противодействовать экономическим кризисам.

А экономическая теория семьи Беккера перевернула концепцию семьи как единицы потребления, рассматривая ее как единицу производства «совместной полезности» при помощи исходных ресурсов (время, навыки, знания), после чего семья вышла на передний план исследований в социальных науках. Благодаря Беккеру экономисты осознали, что могут сосредоточить свое внимание на изучении таких вопросов, как гендерное разделение труда, механизмы брачного рынка, планирование семьи.

Экономически эффективная любовь

Подобно тому как конкурентные рынки товаров максимизируют выпуск всех фирм, вместе взятых, эффективный брачный рынок стремится к максимизации благ во всех домохозяйствах, рассуждал Беккер, и каждый его участник имеет свою «вмененную цену», зависящую от его «качества», определяемого как материальными факторами (доход, активы), так и нематериальными (ум, красота, характер). Эти «цены» и служат стимулом для вступления в брак для максимизации его полезности.

Как правило, считал Беккер, браки заключаются по принципу схожести «качества» партнеров: «высококачественные» сходятся с «высококачественными», получая тем самым бонус за счет своей высокой «производительности», тогда как для «низкокачественного» цена «высококачественного» будет слишком высока, но брак с партнером схожего «качества» может повысить совокупную полезность. Однако браки могут заключаться и по принципу различия качеств, если при этом совокупный «выпуск благ» такой семьи будет выше, чем каждого партнера по отдельности. Поэтому, например, богатые женятся на красивых, подтверждает теория эмпирические наблюдения: «Положительная корреляция нерыночных черт женщин с доходами мужчин максимизирует совокупное производство благ».

Формулу полезного брака несколько нарушает любовь, поскольку она представляет собой особый случай влияния на предпочтения, что нашло емкое отражение в фольклоре в виде популярной поговорки про крайне иррациональный выбор весьма неподходящего объекта привязанности.

Но если говорить на языке рынка — браки по любви более производительны, отмечает Беккер. Брак, связанный с любовью, эффективен, даже если один из партнеров другого не любит, — так как «эгоист» в браке получает от другого ресурсы, которые тот передает для максимизации своей полезности; любящему же в этой ситуации брак тоже выгоднее, так как получаемые им блага (например, физический или эмоциональный контакт) в браке можно «производить» с меньшими затратами, чем вне брака.

Используя подход Беккера к выбору на брачном рынке, в начале 2000-х экономисты из исследовательского университета в Клермонте (Claremont Graduate University) изучили влияние генетики популяции (как «биологической основы» человеческого капитала) на экономический рост. Базовая модель включала в себя множество разных переменных, таких как работа, потребление, сбережения, образование, и в том числе эмоциональные блага брака, но не любовь, пишут исследователи, понимая под любовью нерациональную составляющую выбора.

В модели рациональные агенты принимают решение о браке, исходя из привлекательности и человеческого капитала партнера (определяемого как функция когнитивных способностей и образования), а также потенциальных выгод брака — увеличения дохода, если партнер имеет более высокий человеческий капитал, и удовольствия от его привлекательности. Вступая в брак, агенты принимают решение о размере семьи, выбирая между личным потреблением и детьми. Эти решения определяют динамику численности населения и объем выпуска экономики. Базовая модель отражает биологическую эволюцию — непривлекательные люди с низким человеческим капиталом постепенно исчезают из генофонда, красота со временем стремится к своему пределу, тогда как человеческий капитал может продолжать накапливаться — именно этим и объясняется долгосрочный рост экономики. В негативном варианте с резким ростом неравенства численность населения и выпуск падают, поскольку неравенство сокращает количество подходящих друг другу пар; и падают до тех пор, пока люди не становятся менее разборчивы в выборе партнера.

Однако если добавить в модель любовь как эмоциональную компоненту выбора, темпы роста экономики в течение жизни каждого поколения возрастают более чем вдвое в сравнении с базовой моделью. «Добавление» любви, в отличие от базового варианта, приводит к повышению генетического разнообразия при сохранении, в отличие от негативного сценария, базовых критериев выбора «умных и красивых». Авторы называют это «эффектом Златовласки», то есть идеальным вариантом, исключающим крайности (в английской сказке Златовласка — в русской интерпретации это сказка «Маша и медведи», — попав в дом к медведям, выбирала не слишком жесткую и не слишком мягкую постель, не слишком горячую и не слишком холодную кашу и т.д.).

Со временем разрыв в объеме выпуска экономики между базовым вариантом и вариантом «с любовью» становится многократным — поскольку в базовом варианте сокращение генетической дисперсии ведет к замедлению темпов экономического роста, а в варианте «с любовью» экономика продолжает относительно быстро расти. Таким образом, модель предполагает, что любовь — существенный фактор экономического и социального развития, заключают авторы.

«Методология любви»: монополия, товар, проблема безбилетника

Экономисты из Австралии и США Джиджи Фостер, Марк Пингл и Цзинцзин Ян разработали математическую модель самой любви, ее возникновения, развития и угасания. Модель показала, что стабильные любовные отношения возникают в результате уравновешивания противоположных сил: влечения к объекту любви и усилий, которые влюбленные вкладывают в отношения. В понимании авторов любовь — квазипотребительский товар, который может приносить удовлетворение (полезность). Но предельная полезность со временем снижается, и если инерции любви не хватает, она идет на спад. Наличие в формуле инерции помогает объяснить, почему некоторые любовные отношения длительны и устойчивы, а другие без видимых причин сходят на нет: подразумевается, что есть «порог» уровня любви, выше которого она самоподдерживается, несмотря на тормозящую инерционную силу, однако если любовь ниже этого «порога», то инерция ведет к прекращению отношений.

В научном смысле экономисты все еще мало что знают о любви, констатирует Мартин Зельдер, экономист из Университета Северной Каролины, в теоретической статье «Основы экономики любви». Экономика и любовь вполне совместимы, уверен он, хотя для выстраивания такой связи требуется определенная методологическая работа. Фундаментальный вопрос, который должна решить экономика любви, — это что такое любовь.

Любовь можно рассматривать как экономическое благо — но его нельзя купить напрямую, как чашку кофе или юридическую услугу: скорее, это благо «домашнего производства» в определении Беккера (см. врез выше), рассуждает Зельдер, то есть объединение времени двух партнеров с другими ресурсами (например, музыки, книг). Если это целевое производство, то есть пара аккумулирует время и деньги, чтобы произвести как можно больше любви, то тогда любовь является одной из многих целей — чем больше ресурсов потрачено на нее, тем меньше остается для всего остального, и «перепроизводство» любви будет приносить меньше пользы. Можно сказать, что оптимальная пара производит и потребляет оптимальное количество любви, а также сна, домашних ужинов, ремонта и т.д., то есть максимизирует полезность, где мерой полезности служит субъективное ощущение счастья. Но любовь может быть и побочным, или сопутствующим, продуктом некоторых совместных процессов — и тогда, наоборот, чем больше у пары сна, домашних ужинов и ремонта, тем больше они производят и любви.

Аналогично любовь может рассматриваться и как частное, и как общественное благо. Как частное, то есть эксклюзивно используемое благо, любовь означает, что один из участников может давать «больше» любви другому, например, тратя время на то, что нравится объекту любви, но не нравится ему самому. Как общественное благо, то есть свободно потребляемое всеми сторонами, любовь предполагает, что ею обладает каждый из участников любовных отношений. Различия между частным и общественным благом применительно к любви важны для понимания, почему в любовных отношениях возникают сложности, размышляет Зельдер. Например, в связи с тем, что многие сопутствующие отношениям «продукты» (дети, управление финансами семьи, обустройство дома) — общественные блага, может возникнуть «проблема безбилетника», когда потребитель общественного блага стремится уклониться от его оплаты: так в браке возникает склонность посвящать меньше усилий «производству» благ.

Кроме того, каждый из участников пары может рассматриваться как монополист в «производстве» любви, и каждый из них может считать себя уникальным производителем. В результате оба могут стремиться к тому, чтобы другой больше «платил» за «произведенную любовь», что может вылиться в конфликт и снизить «объемы производства».

В случае конфликта каждый из партнеров может оценить свои выгоды и издержки от расставания или сохранения отношений. Учитывая, что любовь может восприниматься как частное благо, партнер, желающий сохранить брак, может считать, что если он изменит свое поведение («передаст» часть любви партнеру), то брак продолжится. Однако поскольку любовь также и общественное благо, то «передаваться» оно не может. В итоге второй партнер может прийти к выводу, что ему выгоднее расстаться, хотя на самом деле оба в этом случае проиграют.