«Чиновников просто записать в "нехороших людей"». Как российские технократы смирились с войной
Война поставила многих из «технократов», 20 лет обеспечивавших Владимиру Путину профессиональное управление российской экономикой, перед сложным выбором. После 24 февраля продолжение работы в государственных структурах повлекло за собой обвинения в коллаборационизме. Но массового исхода с госслужбы за четыре месяца так и не случилось, а из высокопоставленных либералов свою должность покинул один лишь Анатолий Чубайс, давно не имеющий отношения к управлению экономикой.
Моральная дилемма
На этой неделе «Медуза» (признана Минюстом иноагентом) опубликовала статью о том, как для себя решают эту моральную дилемму сотрудники ЦБ во главе с Эльвирой Набиуллиной. Из статьи следует, что многие сотрудники ЦБ нервно реагируют на обвинения в коллаборационизме со стороны бывших коллег, но считают, что должны продолжать работу, чтобы «„население страны“, которое войну не начинало, жило хотя бы „как в 1990-е годы, а не в конце 1980-х“».
Сама Набиуллина спустя несколько дней после начала войны записала обращение к сотрудникам, в котором, говоря об «экстремальной, совершенно нестандартной ситуации», с которой столкнулась российская экономика, сказала: «Конечно, мы все хотели бы, чтобы такого не произошло». Источники «Медузы» рассказывают, что глава ЦБ также говорила подчиненным, что теперь нужно «всех спасать» и «сделать так, чтобы люди потеряли как можно меньше». А потом — ввела неформальный запрет на разговоры о политике и сама в своих выступлениях войну не упоминает.
Публично выразить даже намек на скепсис в отношении «спецоперации» позволяют себе немногие. Покинувший свой пост помощника президента Анатолий Чубайс о войне ничего не говорил, но после его отставки и отъезда ТАСС со ссылкой на источники в силовых структурах сообщил, что силовики «проверят информацию о скрытых счетах Чубайса, которые могут находиться в европейских банках». Председатель фонда «Сколково» Аркадий Дворкович, в середине марта осудивший войну в интервью американскому изданию Mother Jones, через два дня лишился своего поста, а секретарь генерального совета «Единой России» Андрей Турчак обвинил его в «национал-предательстве».
Глава Счетной палаты Алексей Кудрин тогда же написал в Facebook, что его ведомство должно ставить во главу угла профессионализм «вне зависимости от личных идеологических предпочтений». Журналистка Фарида Рустамова, а затем издание «Агентство» писали, что после начала «спецоперации» Кудрин на встрече с Владимиром Путиным предупреждал, что война приведет к тяжелым последствиям для экономики и как следствие — к социальным протестам. Путин на это высказывание никак не отреагировал. Знакомый Кудрина в разговоре с «Агентством» добавлял, что увольняться он не собирается: «Он считает, что будет полезнее, если останется на посту и попытается влиять на ситуацию».
Измерить среднюю температуру по больнице и понять, насколько чиновники финансово-экономического блока правительства, которых принято относить к технократам, поддерживают «спецоперацию» или выступают против, — почти невозможно. Обсуждать эту тему с журналистами сейчас соглашаются немногие. На условиях анонимности мы поговорили с несколькими — среди них не оказалось сторонников войны, но большая часть выбрала для себя продолжать работу.
«А что изменило 24 февраля?»
Мнения чиновников, с которыми поговорил The Bell, во многом совпадают: они говорят о том, что бросать работу в ответственный момент нет смысла, а влиять на что-то в России можно только изнутри госаппарата.
«Платя налоги, мы все так или иначе поддерживаем государственную политику. Тут выбор — либо уезжать (но такая возможность у единиц, да и почему, собственно, я должен оставлять страну?), либо продолжать делать свою работу, — рассуждает один из них. — Более интересной работы для экономиста, чем пост, который я занимаю сейчас, я не вижу. Мы находимся в эпицентре грандиозной структурной трансформации экономики. Многие процессы мы видим впервые. Думаю, что опыт мой и моих коллег, наработанный сейчас, будет в дальнейшем очень полезен».
«Что изменило 24 февраля? Россия до этого была другой? — раздраженно спрашивает другой чиновник. — Просто влиять на что-либо, оставаясь в России и не находясь в системе власти, почти невозможно».
Для чиновников средней руки, о чьей отставке не напишут в газетах, важную роль в принятии решения о дальнейшей работе на госслужбе теперь играют соображения личной безопасности, убедился The Bell, поговорив с двумя чиновниками экономического блока, которые все-таки решили уволиться. Оценивать степень риска сейчас адекватно попросту невозможно, поэтому оба собеседника тщательно планировали свой уход, не выражали никакой позиции в связи с войной и старались, чтобы он прошел максимально незаметно.
«Чиновников по формальным признакам просто и удобно записать в „нехороших людей“, тем более что изрядная часть правды в этом есть, — рассуждает собеседник The Bell в аппарате правительства. — Но это люди точно такие же, как общество».
Владельцы и руководители многих крупных российских компаний после 24 февраля столкнулись с теми же вызовами, помноженными на риск западных санкций, — об этом история о расколе в команде «Яндекса», которую мы опубликовали на этой неделе.
«Мой гендиректор в панике, звонит спрашивает, как нам теперь жить, — признавался в марте корреспонденту The Bell владелец одной из крупных промышленных компаний. — Моя позиция — наше дело убирать за государством и сохранять рабочие места». Выйти из игры, как Олег Тиньков, в крупном бизнесе, как и в правительстве, решили единицы.
Дилемма вагонетки
Выбор, вставший перед российскими чиновниками и бизнесменами, может, и сложный, но в нем нет ничего уникального. Конфликты между профессиональной и общечеловеческой этикой возникают постоянно, а решение дилеммы «плохого выбора» — одна из давних и важнейших задач моральной философии.
В статье «Медузы» мотивация сотрудников Центробанка объясняется через классическую дилемму вагонетки. Она формулируется так: «По рельсам несется вагонетка. На пути ее следования — пять человек, привязанные к рельсам. Вы можете переключить стрелку — и тогда вагонетка поедет по второму, запасному пути. К несчастью, на запасном пути находится один человек, также привязанный к рельсам. Ваши действия?» Перед ЦБ стоит похожий выбор: спасти жизни людей, живущих в России (падение уровня жизни приводит к сокращению ее продолжительности), или продолжать поддерживать на плаву режим, начавший войну, которая также забирает жизни людей, а в конечном итоге может привести экономику к еще большему краху.
Два противоположных подхода к решению дилеммы — утилитаризм (лучше пожертвовать одним человеком, чтобы спасти пятерых) и деонтология (этике необходимо следовать независимо от того, к каким последствиям это приведет). Сторонник деонтологии не будет переключать стрелку, потому что само это действие сделает его прямым соучастником убийства. Главной фигурой в истории деонтологии был Иммануил Кант.
Простого решения у дилеммы вагонетки нет. Многие исследования показывают, что моральные решения в значительной мере определяются тем, можем ли мы опознать человека или людей, на которых сказываются наши действия. Например, если бы было известно, что человек на запасном пути был причастен к тому, что вагонетка стала неуправляемой, моральные доводы к тому, чтобы перенаправить ее в его сторону, стали бы выглядеть сильнее, пишет известный политический философ Майкл Сэндел.
Зачастую моральные дилеммы возникают в связи с неуверенностью человека в результатах его действий и дальнейшем развитии событий, отмечает Сэндел. Так, если бы все сотрудники ЦБ или правительства устранились от влияния на экономическую политику, не факт, что это привело бы к окончанию войны или смене политического режима.
При этом не все моральные дилеммы, которые представляются таковыми, являются реальными. Философ Дэвид Эдмондс предлагает следующий эксперимент: предположим, что в больнице есть пять серьезно больных пациентов, которые умрут без срочной пересадки органов. Двум нужны почки, еще двум — легкие, одному — сердце. В этот момент на осмотр приходит здоровый и ни в чем не повинный молодой человек: должен ли хирург его убить, чтобы забрать у него органы и спасти пятерых? Эта дилемма ложная: даже утилитарист согласится, что убийство одного человека приведет к большему числу жертв в долгосрочной перспективе — ведь зная, что там можно лишиться жизни, меньше людей будут обращаться в больницы. Такой же ложной может оказаться и дилемма российских экономических чиновников, считает политолог Кирилл Рогов: спасая страну от макроэкономического шока прямо сейчас, они могут увеличивать будущие потери экономики от затянувшейся разрушительной политики руководства страны.